Читаем Скитники полностью

Рыбу якуты солят редко. Зимой замораживают и хранят в ледниках, а летом готовят юколу — сушат рыбу на ветерке под навесами на жердях. Перед этим ее рассекают вдоль хребта на две пластины и мясо надрезают изнутри. Кости и внутренности отдают собакам.

Юкола бывает двух видов: белая — вяленая на солнце и коричневая — дополнительно прокопченная в специальных шалашах — дымокурах. Она считается лучше, хотя это дело вкуса.

* * *

Укладывая груз на нарты, Изосим с трудом размыкал застывшие от холода губы:

— Мороз здесь заметно крепче нашего.

— Сейчас уже не сильный. Бывает шепот звезд слышно, — ответил помогавший ему Богдан.

— Чего-чего слышно?

— Так говорим, льдинки трутся в воздухе, как звезды шепчут, — улыбнувшись, пояснил якут.

Тепло попрощавшись с гостеприимными братьями, отряд скрылся в густой стылой мгле. Но не успели они отъехать и двух верст, как их нагнал Богдан на мохнатой кобылке.

— Провожу. Поворот к Пикам с речки незаметен, — буднично пояснил он свое появление.

— Да ладно, Богдан, не волнуйся, найдем, не первый день в тайге, — попытался отговорить его Андрей Ермолаевич.

— Мокрому не страшен дождь! Бедный не боится дороги, — отшутился тот.

Долина, по которой текла речка, в этом месте устремлялась вверх довольно круто и изобиловала порогами. Над незамерзшими сливами шляпками грибов стоял пар. Берега вокруг таких участков покрывали бугристые, от разлетавшихся брызг, наледи. Когда проезжали по ним, нарты, чтобы они не съехали в черную кипень, приходилось придерживать. А вот за оленей можно было не беспокоиться. Они сами весьма расчетливо выбирали места, куда безопасней ставить копыта.

Прохода в долину, конец которой упирался в заветный горный массив, достигли на второй день. Он действительно был малоприметен и, не будь провожатого, отряд, возможно, и проскочил бы его.

Перед расставанием Богдан снял волчьи рукавицы на ремешке и нарисовал в блокноте топографа, как лучше пробираться к Пику — красивому гольцу, возвышавшемуся над окрестными горами в виде правильного конуса. Потом осмотрел лошадей:

— Слабых тойон дал — пасть могут. Сильно не грузите, — расстроился он. — В горах не торопитесь — суетливая белка первой под пулю попадает. Вон на той горе, — показал он на двугорбую вершину, — круторог живет. Я его знаю. Он совсем, пожалуй, старик. Все ему надоели, один живет. Наверное, помирать скоро будет. Следы увидите, привет передайте.

— До чего приятный человек! Своих забот полон рот, а о других так беспокоится, — дивились между собой рабочие, когда якут отъехал.

— В этих краях иначе нельзя! В одиночку, без доброжелательной взаимовыручки, не выжить. Это выработано веками и в крови у местного населения, — пояснил топограф.

Через Г-образный проход между скал караван медленно заполз в долину, ведущую к Большому Пику. Ее с двух сторон подпирали скаты гор, изрезанные короткими ущельями. С самых крутых, похоже, совсем недавно, сошли лавины, отчего их склоны казались черными, мрачными, а у подножия бугрились снежные валы. В ущелье стояла редкая тишина. Ветер не заглядывал сюда, и снег лежал на ветвях деревьев слоистым салом, не тронутый с самой осени.

Продвигались толчками. Костлявые спины оленей горбились от натуги. Чтобы помочь оленям, Бюэн взял поводной ремень передней упряжки и пошел на лыжах впереди. Несмотря на это, нарты глубоко зарывались в перемерзший и сыпучий, как зерно, снег. Запененные морды тыкались в него и хватали дрожащими губами. Натянутые постромки временами звенели от напряжения. Каждая верста давалась неимоверными усилиями.

Основная тяжесть прокладки дороги всегда ложится на переднюю пару оленей. Они по брюхо тонут в снегу, сбивают друг друга, то и дело падают. Поэтому быков приходилось постоянно чередовать. Вскоре и сам Бюэн закурился паром, словно вышел из бани.

Люди шли молча: при такой работе не до шуток и разговоров. Переводя дыхание после очередного броска, проводник попросил начальника отряда:

— Андрей Ермолаевич, ночевку делай. Олени устали. Дальше не идут — видишь, валятся, дышать не могут. И лошадям совсем худо.

— Нет, друг, давай еще версту промнем, я с тобой впереди пойду. Надо как-то осилить.

И действительно, из каких-то неведомых источников вливаются в уставшие мышцы крохотными порциями силы, и обоз продолжает путь. В итоге за день одолели десять верст, хотя вымотались так, будто за плечами осталось не меньше сорока.

На следующий день прошли еще меньше. С утра третьего заметно потеплело. В прогретом неподвижном воздухе ощущалась близость весны. На южном откосе с уступов начали скатываться первые слезы — материал для будущих сосулек. К березовым полозьям прилипал тяжелыми влажными комьями снег. Это сильно тормозило нарты и изматывало оленей. Остановились на обеденный привал. Сноровисто развели костер, повесили котлы с водой. В самый большой положили замороженную оленину, сыпанули соли и нетерпеливо ожидали, пока немного покипит. Все были так голодны, что мало кто дождался, пока мясо сварится. Большинство ели полусырое. «Горячее сырым не бывает», — шутили рабочие с аппетитом разрывая зубами обжигающие куски.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза