Читаем Скитники полностью

И действительно, с тыльной стороны, под слоем потемневшей олифы, обнаружили искусно замаскированную крышечку. Под ней лежали плотно сложенные бумаги: план пещерного скита и несколько листков, на которых кто-то слабеющей рукой описал кратко жизнь общины, заключив свое повествование словами «Пагубная страсть к рыжью первым поразила достопочтенного наставника. Следом сим недугом захворали остальные, все поголовно. Забыв Бога, мы, как оглашенные, только и делали, что собирали презренный металл, плавили его и отливали слитки, состязаясь, у кого тяжельше. Господь не стерпел столь скорой и поголовной уступчивости сатанинскому искусу и покарал нас за корыстливую слабость неизлечимой хворью. Все уже померли. Остался я един. Ежели кто найдет, Христа ради, погребите и меня по-христиански».

«Верно сказано — тайное неизбежно найдет способ проявиться», — подумал Григорий, а вслух молвил:

— Просьбу усопшего надобно исполнить.

— Опасно, зараза в тех пещерах таится. О том еще схимник в забайкальском скиту предупреждал, — напомнил дед Тихон.

— Так та хворь и по Южным скитам прошла. А я само — лично с Корнеем и Ефимьей погребли всех умерших, и ничего, слава Господу нашему, — живы. Богоугодные дела не наказуемы.

— Однакось, на всякий случай, тех, кто семя уже посеял, снарядить надо.

— Справедливо говорите, отец Тихон, — одобрил наставник. — Отправим тех, у кого дети уже выросли…


На плане скита были нанесены залы, гроты, подписано их назначение. Отмечен и грот, где нашли Ларь. А в конце самого длинного коридора стояло три крестика с надписями «Завет», «Архив», «Ключ». Григорий сразу вспомнил про тетрадь Горбуна, которую они с Елисеем не так давно смотрели. На следующий день, после утренней службы, Григорий попросил Елисея прийти к нему с тетрадью Горбуна. Разложив на столе листке, стал сравнивать.

— Глядикась, совпадает с тем, что у Горбуна. Погоди, погоди, давай-ка глянем, что у него там написано… Ага, вот: «Ларь» и все. Остальное, похоже, разведать не успел… Зови Изосима и Демьяна, — велел он Ефимии.

Те явились быстро.

Наставник рассказал про находку.

— Поищите, что еще схоронено там, где метки стоят, да без огласки пока.

Довольные тем, что им вновь оказано доверие, скитники ушли и уже на следующий день принесли наставнику три увесистых черных «кирпича» из грота, отмеченного как «Завет». Внутри как будто что-то то ли шевелилось, то ли переливалось. Все грани были гладкими. Не было на них ни замка, ни отверстий, ни ручки. Долго вертел, щупал, нажимая разные точки на «кирпичах», Григорий, но так и не смог открыть и заглянуть внутрь.

— Видно, время не поспело, на то он и «Завет», — философски заключил он, — пусть лежат, дожидаются своего часа. Чует сердце, все это понадобится, когда наша жизнь повсеместно на праведность повернет.

* * *

Пещерников приодели и всем миром принялись отстраивать для них дома. Сами они не умели плотничать, посему, по-первости, работали на подхвате. Но быстро постигая это нехитрое дело, вскоре уже и сами вовсю махали топорами. К зиме все перебрались в выстроенные для них избы. Но свою мать-кормилицу Грибницу не бросали. По очереди ходили, ухаживали за ней и приносили грибы мешками. Они по-прежнему оставались основой их питания. Постепенно и многие варлаамовцы к ним привадились.

Диковатые дети пещерников поначалу держались наособицу, но мало-помалу включались в игры и занятия скитской детворы. Вместе ходили в школу. Сообща бегали купаться, собирали малину, смородину, голубику, позже брусену, клюкву. К осени все передружились.

Старших пещерников особенно радовало то, что у их пацанов полезли зубы, и они уже не шепелявили при разговоре. А два вошедших в возраст парня сосватали скитских сударушек. После того, как монастырские увезли четверых, это было весьма кстати и обрадовало варлаамовцев более всего — наконец-то и к ним свежая кровь прибыла.


По завершению каждой седьмицы, вечером, скитники рассаживались, летом у молельного дома, а зимой набивались в натопленную горницу наставника. Григорий ставил на амвон Пластину, вкладывал в правое гнездо голубой, с кругами жемчужного цвета, агат, и все замирали: перед ними и вокруг них возникали диковинные видения, каждый раз новые.

Вот и сегодня, сначала замерцал, как при северном сиянии, воздух перед Пластиной. Мерцание быстро ширилось, местами сгущалось, заполняло пространство перед ними, и вскоре скитники оказались среди незнакомых людей. Те ходили разговаривали между собой, не обращая на сидевших никакого внимания. В первый раз Елисей даже не стерпел — подошел к одному из мужиков в оленьей куртке и поздоровался. Тот и бровью не повел. Сообразив, что перед ним бестелесные люди, Елисей успокоился.

На некоторых картинках местность была знакома, но в большинстве — новая. Наставник, потихоньку вращая агат в гнезде, менял созерцаемые места.

А при самом первом «включении», сразу после установки агата в гнездо, скитники увидели свою Впадину, пещеры на склоне горы. Потом показались бородатые люди в длинных одеяниях, они зашли в пещеру, установили в нише Ларь, икону…

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза