Скитники

Груз разложили в кожаные сумы. В отдельную Корней тщательно упаковал мешочки с травами и корешками, дедовы лечебники, в которых расписаны составы зелий. Подпругами из сыромятной кожи крепко притянули сумы к шерстистым бокам оленей. У ездовых на спинах лежали по две подушечки — маленькие седла без стремян. Эвенк, ловко запрыгнув на своего быка, не дожидаясь пока усядутся Корней с сыном, повел крохотный караван, оглашая привычно округу криками «От! От!». Изосим, впервые ехавший верхом на олене, пока приноровился, несколько раз падал: шкура оленя ходила, как рубашка на теле, и парнишка скатывался с гладкой шерсти.

* * *

Разлохмаченные хвосты дыма, тянущиеся вдоль подножья Дальних гор, указали на местоположение стойбища. Переехав покрытую торосами речку, сквозь деревья увидели и сам стан вольных кочевников, раскинувшийся на ровной, как стол, террасе. Низкое, но яркое солнце хорошо освещало покрытые шкурами островерхие чумы, из дымовых отверстий которых выступали прокопченные концы остова. Между жилищами стояли пустые и груженые нарты с запасными жердями, тюками. На одной из них, в меховом мешке, посапывал малыш. Он завозился и подал требовательный голос. Краснощекая мать, чумазая от копоти очага, в широченной юбке и длинных шароварах, заправленных в лосевые унты, расшитые цветистым орнаментом, выбежала и сменила под малышом подстилку: мох пополам с оленьей шерстью. Ребенок успокоился и вновь сладко засопел. С дальнего края стойбища несся бубенчиковый смех, веселые крики и визги одетой в теплые кухлянки детворы. Здесь, в глуши буреломных лесов, люди сохранили чистоту эвенкийского типа. Лица круглые, чуточку плоские, с узким разрезом глаз.

Еще дальше густилось стадо. Над ним колыхались остроконечные ветвистые рога оленух — они сбрасывают их позже быков, после отела, когда оленята немного подрастут.

Эвенки — народ древний. С незапамятных времен заселяют огромную территорию от реки Обь до берегов Охотского моря. Постоянная борьба за жизнь, лишения, суровый климат сделали их необычайно приспособленными к жизни в лесах. Изолированные от внешнего мира обширными малолюдными пространствами непроходимой тайги, они в течение длительного времени развивались вне влияния цивилизации, сохранив самобытность своей культуры.

Сейчас на поляне, искрящейся от крупных кристаллов промороженного снега, вкруг стояло шесть больших чумов, покрытых двумя слоями оленьих шкур: внутренний слой — мехом внутрь, внешний — мехом наружу. Летом чумы покрывают сшитыми полосами бересты.

Ветерок донес возбуждающий аппетит аромат — женщины варили оленину. Небольшие, остромордые псы, увидев, что Бюэн не один, выскочили из общих, на три-четыре собаки, «гнезд», устланных для тепла сухой травой, и с веселым лаем помчались навстречу — знакомиться. Не часто приходят к ним новые люди и нигде гость не бывает таким желанным, как в этих малонаселенных местах.

Корней радовался тому, что хозяйство деда заметно разрослось. Агирча с Бюэном, единственным сыном, из года в год увеличивали стадо. Когда сестры выходили замуж, а их у Бюэна, кроме Ольги, было еще три, они с мужьями — все из рода Сапкара — вопреки традиции, оставались в стойбище отца и вместе вели хозяйство. Агирча очень гордился, что сыновья Сапкара после свадьбы[82] перешли жить к нему: теперь он глава такого большого рода и имеет самое крупное стадо в округе. Он даже не знал, сколько в нем оленей, и когда спрашивали, отвечал: «Сколько на небе дырок».

Обиженный Сапкар долго дулся, но когда померла жена, сам приехал к Агирче и сказал: «Жену потерял — потух костер, давай вместе оленей гонять». «Огонь не имеет конца, если рядом друг», — согласился Агирча.

С тех пор они стали жить одним общим родом.

— Перед большой кочевкой к верхним людям, отец нас собирал и сказал: «Род силен, когда все вместе, — от одной ветки нет огня, от двух мало-мало теплится. Положи несколько — горит жаркий костер. Он всех согреет. Живите дружно», — пояснил Бюэн.

— А как мой друг Хэгды поживает? Он тоже с вами? — спросил Корней.

— Хэгды вместе с отцом к нам ехал. Однако мало с нами жил — провалился зимой речка, быстро ушел.

В чуме Бюэна всем хозяйством управляла его жена Ирбэдэ — худая, суровая эвенкийка. Когда она наклонялась, в ее иссиня-черных косах звенели серебряные подвески. Ирбэдэ готовила пищу, колола дрова, поддерживала огонь, приносила воду, шила, убиралась, выбивала и сушила на высоких кольях возле чума меховую одежду, доила оленух, разбирала и ставила при перекочевках чум. Бюэн же с сыновьями пасли стадо, охраняли его день и ночь, в дождь и метель, от волчьих стай и занимались охотой.

Корнея в стойбище помнили. Изосиму было приятно видеть, с каким почтением относятся к его отцу. Когда подъехали к чумам, все вышли встречать. Один из сыновей Сапкара, обнимая дорогого гостя, сказал:

— Ухо далеко про тебя слышало, оттого глаз так хочет видеть.