Скитники

— Что ты говорил исполкому? — полюбопытствовал Бюэн.

— Говорил: «Эвенк не может без кочевок. И едим мы мясо, а не нарядку. Оленя учить надо, собаку — надо, а человека зачем учить? Человек и так умный. Не поедем! В чуме жить будем».

— Правильно сказал. Изба эвенку, что клетка — умирай быстро. Эвенка учить исполком не может, исполком не знай, как тундра жить, как олень пасти, как чум ставить. Чему учи? Как он ходи, как он живи? Эвенк не может живи, как больсевик. Эвенк умирай такой жизнь.

— Когда уезжал, шибко злой был. Сказал: «Ты не эвенк, ты кулак. На тебя упряжку найду». Отец, он что, из нас оленей хочет делать?

Бюэн расстроился.

— Эвенк не будет олень. Такой позор наш род не надо. Уходить надо. Далеко уходить. Пусть исполком сам оленем будет.

— Еще шаман Оргуней приезжал. Духов звал. Ругал, что ты поехал лучу звать. Сказал, что больсевики скоро всех шаманов убьют. Тогда жизнь кончится.

— Жадная ворона много каркает. Десять оленей дали — не лечил. Луча хорошо лечит, олень не просит.

* * *

Запущенная болезнь отступала с трудом. Ослабевшие животные, особенно быки, продолжали умирать.

Корней нервничал, а Изосим, напротив, втайне даже радовался тому, что задерживаются. В стойбище ему нравилось. Он легко осваивал язык, перезнакомился и подружился со сверстниками. Играл вместе с ними, смотрел за стадом, ходил на охоту. Особенно привязался к Васкэ. Несмотря на разницу в возрасте (Васкэ 17 лет, Изосиму недавно исполнилось 14), между ними сразу возникло взаимопонимание.

Ирбэдэ не могла есть жирную оленину, и ребята ходили за тетеревами — у них мясо постное. Молодой эвенк охотился не с ружьем, а с луком, доставшимся от деда. Искусству стрельбы его обучал Хэгды, когда еще был жив.

Большой, почти в рост, лук для упругости был оклеен оленьими сухожилиями. Напряжение тетивы было столь велико, что она звенела от малейшего прикосновения. Оттянуть такую тугую тетиву непросто, зато и стрелу она посылает на высоту парящего орла.

На пояс Васкэ вешал красиво вышитый колчан со стрелами. Наконечники из острого кремния. Хвостовое оперение сделано так, что в полете стрела начинает вращаться, будто пуля, вылетевшая из ствола нарезного оружия. Это придавало ей идеальную устойчивость.

Неслышно ступая мягкими ичигами — легкими кожаными сапогами, перехваченными сыромятными ремешками по голенищу, Васкэ умел тихо подойти к любой дичи.

Изосим в первый же выход понял, почему он предпочитает промышлять луком, — от ружья много шума. А с луком тетеревов сколько надо, столько и настреляешь: птицы шею вытянут, посмотрят, куда сосед упал, и продолжают кормиться дальше.

Изосиму тоже нашли лук, правда поменьше. Он бил слабее, и мальчику приходилось подходить к тетеревам поближе. Из-за этого тетерева порой пугались и отлетали в глубь леса.

Но ребята не только охотились. Они помогали и по хозяйству. Много времени занимала подготовка деталей для нарт: обтесывали березовые жерди для полозьев, нарезали тальник, вырубали копылья — стойки. Потом взрослые все это использовали при сборке лесных саней.

На двух широких, круто загнутых с одного конца полозьях устанавливали копылья, стойки соединенные поперечинами из тальника. Спереди их стягивали дугой — бараном (тоже из тальника). В эвенкийских нартах нет ни одного гвоздя — все связано полосками сыромятины. Нарты получаются легкие и прочные.

Упряжь для оленей мастерили женщины. Она устроена предельно просто: широкая ременная петля надевается оленю на шею, пропускается под ногой и, через баран, возвращается к другому орону. Если один из оленей тянет не в полную силу, второй, добросовестный, сейчас же оттягивает ремень вперед, и лентяй попадает ногами под нарты. Поэтому оба вынуждены тянуть на равных. У оронов очень ветвистые рога и чтобы не цеплять напарника и деревья, у ездовых их укорачивают пилой. Как правило, наполовину.

Готовя Бюэна к экспедиции, обитатели стойбища работали не покладая рук. Они понимали, что если выполнят все условия договора с топографической партией, то род может хорошо заработать.

* * *

Перед сном, когда Ирбэдэ закуривала длинную трубку, вырезанную из мамонтовой кости, внуки начинали крутиться вокруг и просить:

— Расскажи, бабушка, сказку. Расскажи!

— Кыш, кыш, комары, налетели на старуху. Вот я вас прутом!

Дети смеялись и опять просили: «Расскажи, хоть одну». Они знали, что у нее в памяти их такое множество, что и до утра хватит.

— Ну, ладно, слушайте, ума набирайтесь. Меня, старую, потом вспоминайте. Расскажу вам я про умного охотника и глупого медведя.

Ребята поближе придвигались к бабушке. Изосим и Васкэ, хоть и были уже большими, тоже подсаживались.

Ирбэдэ глубоко затягивалась и, выпустив струю дыма, начинала повествование:

«Шел по тайге старый охотник. Смотрит, лежит медведь и стонет: деревом его придавило. Обрадовался охотник — большая добыча! А медведь говорит ему:

— Лежачего не бьют!

Подумал охотник и согласился — дерево убрал, медведя спас. А медведь бросился на охотника и давай его душить.

— Ты что же, за добро злом платишь?

— За добро всегда платят злом! Ты что, не знал?