Скитники

— Господа, успокойтесь! Нам действительно нужно разведать, что вокруг творится. Но куда зимой? Перемерзнем в наших обносках. Да и следы выдадут. Весны дождаться надо. Как лес зазеленеет, отправим разведку. Вы, мичман, у нас самый резвый, вот и готовьтесь, — сказал Лосев и, как бы ставя точку, примирительно похлопал его по плечу.

Напряжение спало. Разговор перекинулся на хозяйственные темы. Авторитет Олега Федоровича Лосева был неоспорим. Непреклонная воля, светящаяся в его глазах, ломала встречные взгляды, сдерживала людей от брани. Улыбался он редко. И весь был холодно-сдержан, скуп на слова.

* * *

После Рождества, как нарочно, установилась небывалая даже для этих мест стужа. Вроде и тайга не истощена промыслом, а дичь будто вымерла — на снегу ни следочка! Лишь один угольно-черный ворон, украшенный заиндевевшими бакенбардами, изредка пролетал над гарнизоном, оглашая зловещим карканьем застывшее пространство. В морозной стыни был отчетливо слышен шелест размеренных взмахов его жестких крыльев.

Намучились изрядно: голодали, мерзли. Вылезешь из землянки — кажется, не вдохнешь. А вдохнешь, так все внутри замирает. Лицо покрывается коркой, губы трескаются. Моргнуть и то больно. Веки, словно заржавевшие створки, еле раскрываются. Спасались тем, что топили круглые сутки. Дрова приходилось готовить постоянно. Как выяснилось, необычайно плотная древесина лиственницы зимой почти не содержит воды и, попав в печь, горит, как смолистая сухара[87], поэтому старались заготовлять именно ее.

Пока пилишь чурки, колешь их на поленья, руки и ноги успевают промерзнуть так, что, по возвращении в жарко натопленную землянку, отходя от стылости, начинаешь выть и корчиться на нарах от нестерпимой боли.

В марте объявилась новая напасть. В офицерской землянке из пола стала сочиться вода. И чем жарче топили, тем сильнее. Встанешь с нар — ноги по щиколотку в воде. Ладно, хозяйственные казаки сообразили и покрыли земляной пол настилом из плах.

Чтобы не помереть с голоду, ели павших от бескормицы и холода лошадей. Последней, несмотря на особый уход, пала кобыла ротмистра. Он засыпал боевую подругу снегом и долго не разрешал ее трогать. Но когда у товарищей стали пухнуть от голода ноги, сам первый отрубил и принес в землянку куски конины. Так, благодаря Фросе, дотянули до тепла.

Лишь только начал сползать снег, наладились собирать на проталинах кедровые шишки, на ближней болотине — прошлогоднюю клюкву.

Когда деревья выпустили листья, мичман напомнил Лосеву об обещанной разведке. Подполковник не рискнул отпустить его одного. Отправил в паре с младшим урядником Шалым.

* * *

Вернулись лазутчики на удивление быстро — на пятый день, и не одни. Привели с собой бродячего торговца — улыбчивого якута Василия Сафронова с круглым, смуглым, словно прокопченным, лицом и едва видными в узких щелочках маслянистыми глазками, с реденькой клиновидной бороденкой. Он перебивался тем, что объезжал одиноко кочующие семьи тунгусов на навьюченных ходовым товаром лошадках и выменивал пушнину.

Разведчики встретились с ним случайно на таежной тропе. Слово за слово — разговорились. Сели вместе перекусить у костерка. Тертый якут сразу почуял в них союзников. Осторожно жалуясь на нынешнюю власть, убедился, что перед ним свои люди, и стал откровенней. Общение перешло в доверительное русло. Купец быстро сообразил, что дружба с отрезанными от мира белыми офицерами сулит хорошие барыши, и безбоязненно предложил им свою помощь, а взамен — мыть для него золотишко и промышлять пушнину.

Обитатели гарнизона повеселели — связь с якутом решала проблемы, связанные с отсутствием инструмента, посуды, мануфактуры. А сейчас они, пользуясь щедростью купца, наслаждались забытым вкусом сахара и сухарей. От него узнали, что до ближайшего поселения, его родного улуса, пять дней пути; что других поселений в округе нет, что красные выжимают из народа последние соки и лютуют: недавно расстреляли троих белопартизан Артемьева.

Стало очевидно, что пока лучше никуда не соваться. Зато в окрестностях гарнизона им опасаться некого и на охоту можно ходить спокойно.

Неугомонный мичман уже на следующее утро отправился вниз по ключу и через пару часов вышел к речке. Увидев, что она буквально кишит рыбой, недолго думая сплел из ивы с пяток «морд» и расставил в узких протоках. С того дня рыба в гарнизоне не переводилась. Запеченные на углях тугие хариусы и ленки в собственном соку (каждого заворачивали в несколько листов лопуха или обмазывали глиной) разнообразили стол и были поистине царским деликатесом. А уж какой наваристой получалась уха!

Непонятно откуда набежали олени. В верхнем ярусе гор появились снежные бараны. Жизнь налаживалась.