Скитники

Елисей с Ольгой понимали, что значит роду остаться без стада. Олень – главная опора эвенков в тайге. Неприхотливый в пище (мхи да лишайники), он к тому же и непревзойденный ходок по бездорожью. Ему не страшны ни снег, ни болотистые мари – выручают необычайно широкие копыта. Туловище северного оленя удлиненное, шея из-за густой гривы кажется непропорционально толстой, ноги довольно короткие. Все это придает оленям немного неуклюжий вид. Впрочем, при необходимости эти животные способны и на стремительный галоп.

– Все ясно – стадо надо спасать, – произнес Елисей. – Твой отец, помнится, говорил: «Жив олень – жив эвенк». Пойду к Григорию, думаю, отпустит. Ты, Корней, пока собирайся, – велел он сыну.

– Верно понимай. Мало слов сладко, много слов горько. Олень умирай – мы умирай. Олень кормит, греет, возит, – одобрительно закивал Бэюн.

– Тятя, испроси дозволение и на Изосима, – крикнул вдогонку Корней.

Выезжать следовало как можно быстрее. Для спешки была еще одна причина: Бэюн обещал топографам, работавшим прошедшим летом в их районе, пригнать к устью реки Быстрой к 15 марта шестьдесят оленей и девять нарт и оттуда везти отряд со снаряжением и продуктами на север, к Пикам – месту новых полевых работ. Эвенк дал согласие отработать в их отряде до конца сезона: управляться с оленями, кашеварить и смотреть за лагерем, когда топографы будут на съемке местности.

Через час все было готово к отъезду, но по настоянию самого же Корнея задержались, чтобы в полночь на Крещение набрать из проруби освященной воды, приобретавшей противонедужные свойства, – она понадобится для приготовления снадобий.

Груз разложили в кожаные сумы. В отдельную Корней тщательно упаковал дедовы лечебники, в которых описаны способы лечения хвороб и составы зелий, и мешочки с травами и корешками. Подпругами из сыромятной кожи крепко притянули сумы к шерстистым бокам оленей. У ездовых на спинах лежали по две подушечки – маленькие седла без стремян. Эвенк, ловко запрыгнув на своего быка, не дожидаясь, пока усядутся Корней и Изосим, повел крохотный караван, привычно оглашая округу криками «От! От!». Непривычный Изосим, пока приноровился, несколько раз падал с оленя: шкура у оленя ходит, как рубашка на теле, и он скатывался с гладкой шерсти.

*

Разлохмаченные хвосты дыма, тянущиеся вдоль подножья Дальних гор, указали на местоположение стойбища. Переехав покрытую торосами речку, сквозь деревья увидели и сам стан вольных кочевников, раскинувшийся на ровной, как стол, террасе. Низкое, но яркое солнце хорошо освещало покрытые шкурами конусовидные чумы, из дымовых отверстий которых выступали прокопченные концы остова. Между жилищами стояли пустые и груженые нарты с запасными жердями, тюками. На самой крайней в меховом мешке посапывал малыш. Он завозился и подал требовательный голос. Краснощекая мать, чумазая от копоти очага, в широченной юбке и длинных шароварах, заправленных в лосевые унты, расшитые цветистым орнаментом, выбежала из чума и сменила через задний клапан под малышом подстилку – мох пополам с оленьей шерстью. Ребятенок успокоился и вновь сладко засопел. С дальнего края стойбища несся бубенчиковый смех, веселые крики и визги одетой в теплые кухлянки детворы. Здесь, в глуши буреломных лесов, люди сохранили чистоту эвенкийского типа. Лица круглые, чуточку плоские, с узким разрезом глаз.

Еще дальше густилось стадо. Над ним колыхались остроконечные ветвистые рога оленух – они сбрасывают их позже быков, после отела, когда оленята немного подрастут.

В чуме Бэюна всем хозяйством управляла его жена Ирбэдэ – худая, суровая эвенкийка. Когда она наклонялась, в ее иссиня-черных косах звенели серебряные подвески. Она готовила пищу, колола дрова, поддерживала огонь, приносила воду, шила, убиралась, выбивала и сушила на высоких кольях возле чума меховую одежду, доила оленух, разбирала и ставила при перекочевках чум. Бэюн же с сыновьями пасли стадо, охраняли его день и ночь от волчьих стай и занимались охотой.

Корнея в стойбище помнили. Изосиму было приятно видеть, с каким почтением относятся к его отцу. Когда подъехали к чумам, все вышли встречать. Один из сыновей Сапкара, обнимая дорогого гостя, сказал:

– Ухо далеко про тебя слышало, оттого глаз так хочет видеть.

Их усадили на подушки, накрытые пестрыми круглыми ковриками – кумланами, сшитыми из разноцветных обрезков. Женщины перед этим аккуратно скрутили шкуры к прокопченным шестам. На освободившееся место поставили два низеньких столика.

Приятно было после мороза и колючего ветра оказаться в тепле, под защитой стен из оленьих шкур. Чум Бэюна был исключительным по своей величине: в нем могло одновременно устанавливаться три полога! Сейчас два из них проветривались, вымораживались от влаги на солнце.

Изосим впервые видел такую «спальню» и с интересом разглядывал ее устройство. Она была сшита из оленьих шкур и натянута на деревянный каркас мехом внутрь. Этот довольно объемный меховой ящик прекрасно держит тепло, и в нем можно спать в одной рубашке в самые сильные морозы.