– Где кассета? – Охранник Волкова был высок и спортивен, но даже ему приходилось смотреть снизу вверх на Лапулю, поднятую над землей высокими каблуками. А она при всем своем росте казалась сейчас трогательной и беззащитной. Ноги ее скользили по мокрому льду, и каблуки, как коготки котенка, тщетно цеплялись за землю.
– Нету...– ответила Лапуля и робко взглянула поверх забора, на окно «Новостей», за которым сейчас уже должен был переодеваться после эфира ее муж.
– Как это? – Охранник, видя ее испуг, забавлялся: наверное, подумал, что она решила набить цену.
– Я ее потеряла, когда там... С Малышевой... Ну там... Вы видели...
Ее рука, изогнутая в запястье и повернутая ладонью вверх, робко указала на курительный балкончик. Охранник Волкова лениво посмотрел туда:
– Точно?
– Точно! – радостно согласилась Лапуля.– Я всю сумку перерыла: точно – там. Я сейчас схожу...
Охранник Волкова нагнулся и посмотрел в салон: на сиденье водителя распласталась вывернутая наизнанку женская сумка, похожая на выпотрошенную зверюшку. На пассажирском сиденье высилась гора всякого дамского хлама.
– Я пойду? – напомнила о себе Лапуля.
– Нет,– ответил охранник.– Я сам. Но если не найду!..
И он ушел. А Лапуля, проводив взглядом его черную узкую спину, быстро юркнула в машину. Автомобиль тронулся с места, и крохотные тюбики помады, пакетики с одноразовыми салфетками, несъеденные помятые конфеты, записные книжки и визитки посыпались на пол. Звякнув, ударилось о рычаг и разбилось крохотное зеркальце.
Я так ясно нарисовала себе эту картину, что даже подошла к окну – посмотреть, не видно ли за забором ближайшего дома следов от машины, не лежит ли там, заметенный снегом, вмерзший в лед золотой тюбик губной помады или, может быть, фантик от дорогой конфеты... Лапуля в офис не возвращалась, никто ее после драки не видел, да и вернуться ей было бы трудно: вряд ли ей хотелось снова попасть в Малышевские костлявые лапы. Но и охранник не возвращался тоже. Кассету нашла уборщица. Значит, никто ее в тот вечер не искал. Но почему? Может ли быть, что охранника отвлекли какие-то дела, и он уехал, оставив такую важную кассету воле случая? Или он посчитал, что случайный человек все равно не поймет, что там изображено, и решил подослать Лапулю? Все это выглядело не слишком логично, но воображение заработало снова.
На другой день заплаканная Лапуля, так и не дождавшаяся мужа с работы, вышла из дома. Мобильник Эдика был выключен, и Лапуля заподозрила его в измене.
Охранник встретил ее в подъезде.
– Кассету я не нашел,– прошипел он, и, словно испугавшись его змеиного шипа, где-то наверху глухо хлопнула, закрываясь, входная дверь.– Ищи сама.
– Как же я найду? – ахнула Лапуля, сжимая в пушистых лапках коричневую брюхастую сумку.