Склеп, который мы должны взорвать

Я, наверное, отключился, потому что больше ничего не помню. Очнулся уже в постели, у себя в спальне. Мама сидела в придвинутом к кровати кресле, утирала слезы, которые текли у нее по щекам. Отец стоял в дверях, громким шепотом распекал кого-то за то, что меня пропустили на кухню. В общем, родители тогда чуть с ума не сошли. Особенный шум поднялся, когда они узнали, что я еще и спал в той комнате, через которую Мадроф пробрался в замок.

Я хотел им все рассказать… Думаю, сразу стало бы легче. Но так и не решился. Стыдно было признаваться, что струсил. Да и волновать их не хотелось, они и так все испереживались.

Как же ненавидел себя… Поддался воле убийцы, который чувствовал свое превосходство и усмехался. Можно сказать, стал его молчаливым сообщником.

— Баловство до хорошего не доводит, — наставительно изрекает палач.

— Да, так считается. Не знаю, мне наоборот воспоминания о детстве и юности помогали здесь выживать. Особенно в первое время, когда становилось совсем уж кошмарно и жить не хотелось. Я вспоминал, как меня любили и баловали дома. Любили ни за что, безо всяких условий…

Лето мы провели в Горном замке, он был по-настоящему неприступным, стоял на вершине скалы. Унылое оказалось лето. Всё под охраной… Ходили слухи, что Мадроф иногда возвращается и убивает случайных свидетелей. И просто тех, кто встречался ему по пути, когда он отправлялся на очередное убийство. Не с такой жестокостью, как юных девушек, а… обыкновенно. Вообще, ему приписывались какие-то невероятные способности. Считалось, он может проникать куда угодно. Он уже становился почти мифическим существом. Поэтому родители с меня глаз не спускали. Слегка успокоились только через несколько месяцев.

Мадроф тем временем продолжал убивать, то в одном конце страны, то в другом. Невозможно было предсказать, в какой местности он окажется в следующий раз. Еще четыре жертвы. Вместе с девушкой, погибшей в мае, — пять. А всего их набралось пятнадцать.

В конце зимы Мадрофа все же поймали, первые дни люди даже не верили, думали, что это невозможно. А в марте состоялась казнь. В столице уже лет двести не проводилось ничего подобного. Но в этот раз решили устроить публичную экзекуцию. Почти что праздник. Так оно и было для тех, кто каждый день дрожал за своих дочерей. И тем более для тех, чьи дочери уже были мертвы. Хотя бы возмездие, чувство справедливости этого требовало…

Принц оборачивается к палачу.

— Так что за тобой послали в Нэш, готовились, как к грандиозному событию. Когда Мадрофа вывели на помост, он сразу посмотрел мне прямо в глаза, узнал, конечно. И… снова усмехнулся. Словно угадал, что мне это молчаливое соучастие даром не пройдет.

Вот и все. Теперь можете меня презирать.

— Это действительно все? — уточняет волшебник.

— А чего еще надо?

— Я уж думал, будет предельный ужас. Нашел из-за чего терзаться, дурашка. Ты же сам никого не убивал. И вообще был еще почти ребенком.

— Мне уже девятнадцать тогда исполнилось.

— Я и говорю: ребенок. Какой с тебя спрос?

— Двойные стандарты! — встревает палач. — Со мной была как раз похожая ситуация. И ты меня прямо с грязью смешал.

— Ни фига похожего! Сравнил взрослого мужика, который выпустил убийцу за взятку, и мальчишку, который просто растерялся. А может, еще и под гипнозом был.

— Все равно это примерно такой же случай. Ладно, спорить бесполезно. Самое главное, цифры-то какие?

— Не знаю, — тихо говорит принц. — То ли пятнадцать, то ли четыре, то ли пять.

— Ну, это ничего страшного, в принципе. Не так много вариантов. Потом выберем, когда со всем остальным определимся. И мы прекрасно знаем, кому еще предстоит расколоться…

Как-то незаметно взгляды сосредотачиваются на фее. Она, разумеется, не может их игнорировать. Опускает голову, плотнее закутывается в просторный светло-серый плащ. Фея набрела на него позавчера на ближайшей помойке и обрадовалась, как ребенок вожделенной игрушке. Плащ висел аккуратно сложенный на заборе возле мусорного бака. Вероятно, прежняя владелица не захотела швырять поношенную, но чистую вещь в мусор. Плащ фее великоват, и все равно, в нем она выглядит намного лучше, чем прежде.

Как же я опасаюсь за нее, только за нее единственную…

— Я хуже вас всех, — четко произносит фея.

Глава 32

Голосок феи звучит приглушенно, напоминает звучание надтреснутого колокольчика. Последнее признание, решительный момент. А меня, скорее всего, дела абсолютно безнадежные. Зато все прочие сумели перешагнуть через препятствия. Высказать то, что так долго скрывалось, к чему не хотелось возвращаться и переживать заново.

ВТОРАЯ ИСТОРИЯ ОГНЕННОЙ ФЕИ