Склерозус вульгарис, или Русский поцелуй

Мы выпили, и я согласился провести наблюдение. Ибо уже давно коротал свое старческое одиночество в тревоге: не дай бог, что случится. Кто придет? Кто даст воды? Кто переменит постель? Или приготовит омлет. Кто?

Скажу честно. Претендентки даже на мои годы появлялись. Не часто, не в большом количестве и не первой или даже второй свежести. Но приходили, пили чай, осматривали жилплощадь. Особенно во Франциях.

Я не задумывался, как там с разными отправлениями, но теперь твердо решил с этого начинать. Поэтому предлагал к ужину чернослив, свеклу в винегрете, японскую мешанину гокки и много тыквы и ее семечек. После наблюдал. Но результат пока не получался. По простой причине: я после ужина сразу засыпал, и что там происходило у меня или у нее – пролетало мимо сознания.

Но иногда появлялась эротика. Это когда ужин был плотный, а сон сразу и крепкий. Вот эта самая эротика во сне и появлялась.

Все это я Арику излагал честно. Ах, как же хорошо! Пили – немного. Еда – уйгурская. Мы как-то даже почувствовали себя джигитами типа хана Батыя.

Арика потянуло на упрощенную кухню типа картофель черри с думбой. А ежели еще добавить чеснок!

– Ну ладно, – говорю, – что мы все время про меня да моих дам. Все пустое. И твое удивление писательством – из-за непонимания, как говорил мой профессор, параметров перспектив. Я сделал вывод оригинальный, как угорь унаги в японской кухне. Все очень просто. Писательством занимаются люди, которые за свою жизнь не овладели никакой профессией. Вот и все.

Ну, например, Лев Николаевич. Чо не писать-то. Софья Андреевна в шесть утра кофий желудевый, и садится – переписывает. После росы местные крестьяне уже шапки ломают – мол, выходи, барин, пахать подано. А вечером никто графу и мешать не мыслит. Только разве комнатная девка крикнет негромко: «Ба-а-а-рин, кровать расстелена. Угнетать придете?»

Вот тебе и вся писательская жизнь. Кто на работе ничего не добился и с огорчения и зависти к коллегам заявил: «Я ухожу с работы, мне писать нужно романы про жизнь и отношения. Вы все еще завидовать будете!» Садится дома. И пишет, идиот, что в ум приходит. Конечно, желательно, чтобы при этом была жена дееспособная и с хорошим достатком. В смысле чтобы содержала этакого «писателя».

Вот о таком я, Арик, тайком и мечтаю. Да где там. Нет, нет, перевелись нынче бабы-стахановки. Еще не раз вспомнишь советскую власть, угнетательницу литературы.

Ну, я опять не туда залетаю. Давай, Арка, понемногу, и расскажи мне про себя. Вот, бог мой, лет тридцать не виделись. Почти как у мушкетеров – двадцать лет спустя.

– Ладно, давай накатим, и я расскажу тебе свою опупею. Это сразу роман, сценарий, детектив и исследование женской природы. Фрейд переворачивается.

Мы выпили. Немного, и это, повторяю, радует.

– Слушай, и только одна просьба – не перебивай. Я этого не терплю. А уж в подпитии могу и в ухо.

Да, Арик может, он этим еще в школе отличался. И я решил не перебивать ни в коем случае. Ибо даже по пьянке получить по физиономии от приятеля не совсем приятно.

* * *

– Так вот, помнишь, нас часто на лето отправляли в лагеря. Да ладно хмыкать, конечно в пионерские. Меня сразу выбрали начальником пионерской дружины. Мои задачи как начальника были просты. Отряд должен построиться утром на подъем флага. Далее все разбегались кто куда. Нет, вру. Все мчались в столовку, что была в большом, конечно полностью ободранном, храме. Ели мы макароны. Реже – картошку вареную. Никогда – мяса. Нет, вру, иногда попадалась в макаронах тушенка. Называлось это «макароны по-флотски» и поглощалось нами, детьми любых отрядов, то есть любых возрастов, немедленно. Съедали все и добавки не просили. Точно знали: добавки не будет. Ее не было даже в торжественный ужин при окончании смены. Дали две печенюшки. Вкусные.

Но теперь, с высоты наших прожитых годов, я понимаю и не виню администрацию лагеря. Шел тысяча девятьсот сорок шестой или сорок седьмой год. Еды в стране не было. Ну, это я чего-то развспоминался. На самом деле с нами со всеми, то есть с отрядами мальчиков, что-то случилось. Мы же все учились в мужских школах. Ну кроме девочек. Которые, естественно, учились в женских. И вот в лагере мы увидели, что… догадайся с трех раз!

Я от волнения налил рюмку чая зеленого. Выпил и был уверен, что пью водку.

– Мы увидели девочек в сарафанчиках, майках цветастых, спортивных штанах сатиновых. В трусах девочкам ходить не разрешалось. Я недавно узнал почему. Вождь нашего государства, гениальный зодчий товарищ Сталин, на параде физкультурников увидел марш колонн гимнасток в спортивных трусиках. И сразу узрел легкое волнение на трибуне Мавзолея. Особенно где стоял наш народный крестьянский староста Михаил Иванович Калинин. Тут-то вождь сразу и распорядился: никаких трусов! Даже возмущался: женщина, а в трусах по городу, можно сказать!

Вот наши девчонки и щеголяли в сатиновых штанах.

И еще! Почти все еще не пользовались этими, как их, бюстгалтерками. А все же видно. Лето. Майки. Сарафанчики. Кофтенки с оборванными пуговицами. Мама мия! В общем, полная картина маслом.