Склифосовский

Девичье поле и раньше-то считалось местом для развлечений, а с появлением новых красивых зданий горожане полюбили его еще больше. Некоторое время и гулянья, и клиники уживались. Но шум и пыль, не способствовавшие хорошему самочувствию больных, вынудили врачей просить о прекращении гуляний и свободное хождение по городку запретили. Правда, произошло это только в 1911 году, уже после смерти Склифосовского. А в 1890-е москвичи и приезжие еще приходили поглазеть на детище нашего героя и его коллег.

Работа в новых удобных корпусах вдохновила Николая Васильевича на новые идеи — от научных открытий до полезных рабочих нововведений, которые не потеряли своей актуальности по сей день.

Время от времени все мы посещаем поликлиники, где на каждого из нас заводят карту. Удивительно, но их появление тоже связано со Склифосовским. Именно он внедряет в больничный быт истории болезней. «Скорбные листы», как их тогда называли, были известны со времен Петра I, особое значение им придавал один из учителей Пирогова Матвей Яковлевич Мудров — он лично собрал и хранил 40 томов таких историй. Одно «но» — в эти «листы» попадали лишь интересные случаи, а рутинные заболевания никем не фиксировались. С подачи Николая Васильевича записи начали делать обо всех пациентах.

Сам он писал подробнейшие отчеты, в которых отражалась вся его хирургическая деятельность. По этим «отчетам», выходившим отдельными томами, можно проследить, как хирургическая клиника постепенно переходила к новым санитарным нормам. Вместе с блестящей речью Николая Васильевича на I съезде Московско-Петербургского медицинского общества[86] в Москве в 1885 году эти документы наконец-то изменили отношение врачей к антисептике и асептике на всей территории Российской империи.

Разумеется, его новаторские устремления поддерживали не все. Например, немалый спор вызвал доклад на заседании Московского хирургического общества о лечении мозговых грыж у детей. До того врожденные опухоли на черепе считались неоперабельными и большинство детей с подобными диагнозами были обречены. Склифосовскому пришлось выдержать сильное противодействие со стороны врачей, привыкших считать эти случаи безнадежными. В прениях после доклада об успешном лечении мозговых грыж он говорил: «Я не берусь предсказывать, насколько предполагаемый мною способ будет иметь применение, но настаиваю на том, что вообще радикальное лечение грыжи будет иметь применение. Здесь надо поступать аналогично с брюшными грыжами, я не могу согласиться, чтобы операция мозговой грыжи была бесполезна». Ему удалось убедить коллег и детей с такими диагнозами начали спасать.

После открытия клинического городка Склифосовский продолжал экспериментировать, находя новые пути и неизведанные области хирургии. Об этом говорят названия статей, опубликованных в московский период: «Оперативное лечение неподвижности нижней челюсти» («Врач», 1881), «Случай аневризмы внутренней сонной артерии» («Летопись Хирургического общества», 1882), «Бьющееся выпячивание[87] глаза» («Врач», 1882), «О случае иссечения плотной опухоли черепа» («Летопись Хирургического общества», 1883), «Интересный случай фибромы» («Медицинский вестник», 1888).

Одно из писем Н. В. Склифосовского дочери О. Н. Склифосовской-Яковлевой. 1894 г. Государственный архив Полтавской области. Ф. 1058. Оп. 1. Д. 28.

Клиническим городком он, несомненно, гордился и даже очень, причем в этой гордости совсем не читалось ничего личного. Николай Васильевич несказанно радовался еще одному достижению своей страны. Патриотические чувства ему были свойственны и проявлялись они порой весьма активно. К примеру, на Международном конгрессе врачей в Копенгагене в 1884 году наш герой отстаивал, что приоритет на авторство нового способа ампутации стопы принадлежит доктору медицины, преподавателю медицинского факультета Казанского университета Владимиру Дмитриевичу Владимирову (1838–1903), а вовсе не хирургу из Германии Йоханну Микулич-Радецкому (1850–1905). Международный конгресс признал претензии Склифосовского обоснованными.

Ольга Склифосовская-Яковлева отмечает, что «летом дедушка ездил за границу каждый год на четыре-пять недель, чтобы „учиться“ как он нам говорил, и чтобы показать, что мы русские не только идем наравне, а даже опередили кое в чем запад».