Сколько длятся полвека?

Горев впервые всмотрелся в его лицо, в резкие морщины, пересекающие лоб поперек и вдоль, холодновато–серые утомленные глаза.

Обед был сервирован на три персоны. Судя по бутылкам, хозяин знал толк в винах. Сели за стол — и объявился третий. Шумный, громоздкий, в ремнях, портупеях, толстогубый, с буйной шевелюрой. Горловина свитера легла на отложной воротничок, края которого украшали серебристые эмблемы.

— Здравия желаем, отче наш и учитель.

Он тряс руку Гореву, Вальтеру.

— Рад познакомиться, земля слухом полнится. Льщу себя надеждой, и обо мне наслышаны. Клебер собственной персоной.

По тому, как тщательно он выговаривал слова, как охотно прибегал к архаизмам, видно было: русский язык для него не родной. Вальтер кое–что слышал о прошлом того, кто сейчас представился как «генерал Клебер».

Следом за Клебером два бойца внесли плетеную корзину с вином, фруктами, коробками шоколада.

Горев нахмурился.

— Не обессудь, батюшка. Трофеи наших доблестных войск, презенты от дуче… Ценит он меня, не то, что ваша светлость.

— Бросьте, Клебер.

— Пока Клебер в Мадриде, спокойно строчите свои донесения, обличая его пороки и промахи. И поделом: критика — движущая сила…

— Вы бы лучше объяснили, почему бригада не удержалась под Эль Прадо?

— И на старуху бывает…

Он по инерции балагурил. Но беззаботность как рукой сняло.

— Вам лучше, чем кому бы то ни было, ведомо, какие потери понесла одиннадцатая и какие нанесла противнику.

Не рассчитывая на сочувствие Горева, он апеллировал к Вальтеру.

— С восьмого ноября Клебер грудью прикрывает Мадрид…

— Не преувеличивайте размеры собственной грудной клетки. — Горев постучал трубкой об стол. — Садитесь. Когда начинаете насчет своей груди, у меня впечатление, будто вы видите собственный бюст на гранитном цоколе.

Клебер безнадежно вздохнул.

— Скромность украшает большевика. Прорабатывали. Матушка–история нас рассудит.

— У нее, у матушки, найдутся заботы.

— Сухой вы человек, Владимир Ефимович, сухой. Среди братьев по оружию, как на дипломатическом рауте…

Прощаясь с Вальтером, Горев в коридоре приглушил голос:

— Клеберу невдомек, что он уже не командир одиннадцатой бригады. — И, предупреждая возможные вопросы: — Судьба играет человеком… даже когда он примеривается к памятнику при жизни.

В категорическом тоне атташе промелькнули нотки растерянности.

— Вот какие вуаля, — неожиданно печально закончил он.

Неспроста, быть может, Горев зазывал Вальтера обедать. Не хотел оставаться с глазу на глаз с Клебером…

Дождь, припустивший с утра, не утихал, и когда оборвался асфальт и «мерседес» забуксовал, погружаясь колесами в глину, Вальтер впервые за день облегчил душу, выложив Хосе все по поводу дерьмовых дорог, машин, водителей. И отправился с Алеком пешком.

Капитан Моранди доложил: особых происшествий не произошло. Да и что может произойти в таком тумане?

— А не особые? — переспросил Вальтер.

— Не особые? — постарался припомнить Моранди. — Несколько добровольцев из первой как будто роты тринадцатого батальона захватили огневую точку на высоте к западу от рощи…

Моранди обвел на карте высоту и пометил крестиком. Вальтер не следил за его карандашом.

— Помню. Нам она еще очень сгодится… Хочу не об этом, — он говорил, растягивая слова, останавливаясь. — Не об этом… Никто не приказывал. Сами, по доброй воле. Воспользовались туманом и лишним шансом получить пулю. Сколько их? Фамилии? Узнайте. Кто погиб, кто ранен? До последней детали.

— Слушаюсь.

Моранди почувствовал свою вину, но не склонен был преувеличивать эпизод и будущую роль высоты у рощи.

— Это — событие чрезвычайной важности, товарищ Моранди. Из тех, которые определяют войну. Смысл ее. Не поручусь, что таков «урок всей мудрости земной». Но военной — наверняка. Для меня сегодня — именно так.

Закончил буднично, как обычно при общении с Моранди:

— Приказ по бригаде. Поименная благодарность. Отпуск на двое суток в Мадрид. Зачитать во всех ротах. Политкомиссарам провести беседы…

Покидая Мадрид, Лярго Кабальеро вручил' генералу Миахе запечатанный конверт, разрешив вскрыть не ранее, как через двенадцать часов. Миаха в отчаянии разорвал конверт досрочно и прочитал приказ:

«Дабы иметь возможность выполнять основную задачу по обороне республики, правительство решило выехать из Мадрида и поручить Вашему Превосходительству оборону столицы любой ценой. Для помощи вам в этом трудном деле создается, кроме обычного административного аппарата, Хунта по обороне Мадрида с представителями всех политических партий, входящих в правительство, той же пропорции, в какой они входят в правительство. (Представители партий разбежались, безотносительно к пропорциям. Остался лишь коммунист Антонио Михе. — В. К.) … На случай, если, несмотря на все усилия, столицу придется оставить, тому же органу поручается спасти все имущество военного значения… В качестве Вашего штаба Вам придается Генеральный штаб, кроме той части, которую правительство сочтет необходимым взять с собой».

Приданной ему части Генерального штаба генералу Миахе обнаружить не удалось.