Сколько длятся полвека?

Разговор деловой, для Вальтера важный. Взаимодействие 14‑й и 12‑й интернациональных бригад, его и Лукача. Для этого и прибыл колонель Малино. Отбить атаки, добыть Махадаонду. Тогда Мадрид с–северо–запада прикрыт. Хорошо, да мало. Развернуться бы вовсю, отбросить врага от Сьерры–де–Гвадаррамы. Однако республиканское командование такой вариант не приемлет, отказывает в резервах. Петрович [34], Малино, Горев видят просчет Генштаба, но бессильны переубедить. Активные действия на северо–западе воспрепятствовали плану Франко по окружению Мадрида.

Сосредоточение вражеских частей в районе Харамы несомненно. Но и здесь командование медлит, не спешит собирать силы.

Задача Вальтера и Лукача: добиться максимальных успехов собственными скромными средствами.

— На вас, братцы, надежда.

Малино без труда освоился с Вальтером.

— По такой погоде яловые вернее хромовых, — он похлопал по голенищам. — От дегтя запах ядреный. Зато не промокают.

Насчет сапог Вальтер пропустил мимо ушей. Но когда Малино спросил о пулеметчиках, вскинулся.

— Инструктора бы.

— Подошлем. Постараюсь нынче ночью. По одному номеру от каждого расчета. Потом менять. Из легкораненых…

Малино передал поклон от Листера. Командир Пятого полка не забывал подмосковной школы, куда наведывался в свое время.

Присланный Малино инструктор занимался с пулеметчиками в столовой уцелевшего, если не считать сорванной крыши, помещичьего дома. Инструктор скомандовал по-русски: встать! Чеканным шагом кадрового командира приблизился к Вальтеру.

— Товарищ генерал, группа изучает материальную часть станкового пулемета. Докладывает капитан Гешос.

— Вольно.

Вальтер удерживал улыбку, глядя на вихрастого, русоголового «мексиканца» [35].

— Как объясняетесь, товарищ Гешос?

— Больше на пальцах, товарищ генерал.

— Желаю успехов, товарищи.

Лукач — сосед незаменимый. Продолжая атаки и контратаки под Лас Розас, Вальтер был спокоен за свой фланг. Когда кому–нибудь доставалось туго, сосед подставлял плечо.

К западу от Лас Розас высилось каменное здание почты, приспособленное мятежниками для обороны.

Вместе с Лукачем допрашивая перебежчика, они лишний раз удостоверились: заноза — этот четырехэтажный каменный дом.

И все–таки сообща, с помощью танкистов разгромили его. В отместку мятежники навалились на правый фланг Лукача. Поддерживая товарища, Вальтер активизировался иод Лас Розас.

Лукач легче, нежели Вальтер, переступал грань служебных отношений. В штабе у него было по–человечески тепло, не пахло канцелярией, чинопочитанием. С любым он по имени, разгуливал в шлепанцах на босу ногу, диктовал приказ, оттягивая большими пальцами подтяжки. Но и франтить любил — лакированные сапоги, замшевая куртка, мундир со светлыми отворотами. Эдакий белозубый бонвиван с неотразимой улыбкой, усиками и победным мужским обаянием. Кто заподозрит, что спина у него исполосована колчаковскими шомполами, на теле — девятнадцать шрамов?

Австро–венгерский офицер, угодивший в русский плен, он командовал в гражданскую войну ротой, форсировал Перекоп. Став писателем Матэ Залкой, выпустив «Добердо» — роман о жестокой бессмысленности мировой войны, — под именем Лукача уехал в Испанию.

В короткие часы фронтового затишья штаб двенадцатой интербригады уподоблялся писательскому клубу. Сюда зачастили Мария–Тереса Леон и Рафаэль Альберти, Хемингуэй и Жорж Сориа, Людвиг Ренн и Михаил Кольцов. В адъютанты Лукач взял молодого русского поэта из эмигрантской семьи — Алексея Эйснера. Но, сохраняя интерес к этим людям, Матэ Залка чувствовал себя теперь Лукачем, командиром и только командиром. С завистью разглядывал он карту Вальтера.

— Мне так не передать обстановку, не прочитать местность.

Он сокрушался, старательно переносил на карту огневые точки и неприятельские позиции.

— Не скромничайте, Лукач, штаб у вас, как часы.

— Разве я жалуюсь? Немножко завидую. У кого–то получается лучше, чем у меня.

В другой раз сказал, однако, без зависти:

— Не умею так: любой ценой. Вы, товарищ Вальтер, насколько заметил, всегда прибавляете: любой ценой. Почему — любой?

— Любой — значит думать о приказе, а не о цене.

— Нельзя о том и о другом? Наверно, я плохой командир.

— Не набивайтесь на комплименты. Просто мы разные люди.

— Все люди разные, дорогой Карль Карлович.

Когда они оставались наедине, Лукач называл его по имени–отчеству, старательно выговаривая все буквы и смягчая «л».

Потери выбивали Лукача из колеи, он приходил в отчаяние, случалось, плакал. Вальтера это раздражало — на войне слез не напасешься. Ему тоже не в радость подписывать сводки потерь. Но рвать волосы, впадать в транс… Думать надо о тех, кто сейчас поднимается в бой.

Несходство между ними вырастало в преграду. Каждый стремился ее не замечать, но удавалось далеко не всегда. Однажды Лукач, начав издалека, подобрался к главному, заранее боясь отказа.

— Я не разведчик. Увы. Зато обладаю кое–каким нюхом, — он шумно втянул носом воздух в подтверждение. — У вас на гауптвахте, на губе, сидит один… польско–французский товарищ…

— «Товарищ»… Шкура барабанная, — Вальтер бил стеком о сапог.