Сколько длятся полвека?

Он сидел на сваленной сосне, зябко запахнувшись в негреющее кожаное пальто, мечтая лишь о затяжке. Самосад, которым делился старик в валенках с галошами, кончился два дня назад.

— Так–то, товарищ генерал…

Старик устало присел рядом.

Впервые Сверчевский внимательно всмотрелся в его лицо и понял: это не старик. Он казался таким из–за сивой щетины, разношенных валенок с галошами.

— Я из фронтовой прокуратуры. Был направлен разобраться на месте. Ни командировочным предписанием, ни каким–либо иным документом сейчас не располагаю…

Линию фронта они миновали ночью, сами не заметив. Утром увидели в деревне красноармейские ушанки, услышали русскую речь.

Выходившим из окружения здесь не удивлялись. Их отводили в избу, где за столом сидели оперуполномоченный Особого отдела и представитель политотдела 16‑й армии.

Оперуполномоченный рассматривал фотографию на удостоверении Сверчевского. Седая клочковатая борода неузнаваемо изменила лицо. Однако особиста уже не удивляли такие превращения. Он встал и протянул удостоверение.

— У меня к вам нет вопросов.

Батальонному комиссару из политотдела Сверчевский предъявил партийный билет и присел на табурет, расстегнул обтрепанное, с висящим карманом кожаное пальто.

Увидев на кителе три ордена, оперуполномоченный толкнул локтем батальонного комиссара.

— Силен мужик.

Сил мужику доставало лишь попросить хлеба и стакан воды.

Особист сорвался с места, крикнул в сени:

— Басков, мигом из комсоставской столовой термос с чаем, бутерброды. Одна нога здесь, другая — там.

Блаженно обжигаясь, Сверчевский пил из алюминиевой кружки сладкий чай.

Тем временем перед батальонным комиссаром и оперуполномоченным проходили его спутники, те, с кем он пробивался из окружения. Ни у кого из пятерых документов не было. Никаких.

Когда дверь за последним захлопнулась, Сверчевский поднял глаза на уполномоченного.

— Пишите: нижеуказанные командиры…

— У нас не принято, товарищ генерал.

— Нижеупомянутые командиры Рабоче–Крестьянской Красной Армии, находясь в сложных условиях окружения, продемонстрировали мужество и верность Советскому государству… Точка. Проставьте фамилии. С новой строки: я, генерал–майор Сверчевский, готов подтвердить это устно и письменно перед любой инстанцией…

Он расписался, вопреки обыкновению старательно выводя каждую букву.

Штаб 16‑й армии предоставил Сверчевскому легковушку, и, не будь дорога забита обозами, засветло успел бы в Москву.

При въезде в столицу машину задержали на контрольно–пропускном пункте, напоминавшем укрепленный узел: отрытые щели, противотанковые ежи, дот. Выяснилось, что у машины нет пропуска для ночной езды по городу. Однако полковник в новом белом полушубке предложил в своей «эмке» подбросить до Кировских ворот.

От Кировских Сверчевский едва не бежал, срезая углы, выгадывая метры и минуты. Через Телеграфный переулок, Кривоколенный, Армянский, Петроверигский.

И замер в темном, как и улица, парадном подъезде.

Сколько раз там, под Вязьмой, когда шансов увидеть близких, Москву почти не оставалось, он в полудреме проделывал подъем по этой лестнице. Четыре ступеньки, площадка, первый марш, второй…

Он перевел дыхание, прежде чем надавить на кнопку звонка.

Обычно он нажимал отрывисто, коротко и сердился, если не сразу открывали.

Сейчас долго держал палец на кнопке, слыша, как за закрытой дверью в коридоре разносится назойливое дребезжание. Потом — тишина. Он надавил снова. Потом дал два длинных звонка соседям — Захаровым. Теперь не отпускал палец, вдавливая слабо пружинившую кнопку.

Удостоверившись в конце концов, что квартира пуста, опустился на истоптанные ступени, изнеможенно прислонясь к решетке перил, и — мгновенно забылся. Очнулся так же внезапно.

На улице стыл ночной мрак, с крыши здания Наркомтяжпрома ритмично тявкали зенитные пушки–полуавтоматы.

Он не стал ждать, пока откроется метро, и отправился пешком через тревожно спящий город. Он не думал, застанет ли маму, Тадека, вообще кого–либо из семьи. Не думал, что им сказать. Ни о чем не думал. И шел, как придется, не выбирая улиц.

На пересеченной баррикадами Комсомольской площади патруль пригласил его в зал ожидания Казанского вокзала.

— Сегодня налет бешеный. Переждали бы в бомбоубежище…

— Спасибо. Спешу.

Он не шарил в темноте, ища звонок. Что есть силы барабанил в обитую войлоком дверь.

По ту сторону двери послышались шаркающие шаги, звяканье цепочки, хриплый со сна голос Тадека:

— Кто здесь?.. Карл?!..

Дверь распахнулась.

— Макс убит.

8 октября 1941 года Военный совет Западного фронта (командующий генерал–лейтенант И. С. Конев; 10 октября его сменит генерал армии Г. К. Жуков) передал командирам соединений, находившихся в окружении под Вязьмой, радиограмму:

«Вывести войска за Вязьму. Иначе катастрофа. Идти день и ночь. Темп 70 километров в сутки. Вы нужны для защиты Москвы».

Генерал–лейтенант Лукин получил этот приказ (радиосвязь с Лукиным оборвалась двумя днями позже). Сверчевский о нем не знал. Но и те, кто знал, и те, кто не знал, выполнить приказ были бессильны.