Сколько нами пройдено...

Конной езде в учебной команде обучал подпрапорщик Модейкин, присадистый, плечистый, на кривых ногах, всегда аккуратно затянутый в мундир. Этот очень любил потешиться над солдатами. Чуть что не по нему, орал:

— Куда морду воротишь, скотина! — И со всего плеча — плетью по спине. До крови простегивал гимнастерку.

Начальник учебной команды полковник Филатов наказывал нас «гуманно»: на два или десять часов под ранец — смотря по настроению. Благодаря его стараниям и в жару, и в мороз на плацу перед казармами всегда неподвижно стояли фигуры в серых шинелях с ранцами за спиной. В ранец насыпалось 72 фунта песка. Стоять с этим грузом надо было по стойке «смирно». Многие падали в обморок, нередко заболевали, и тогда их отчисляли из учебной команды. Мне, к счастью, пришлось отстоять с ранцем только два часа; курс закончил с отличием, получил звание младшего фейерверкера и серебряные часы за стрельбу.

Единственной светлой личностью среди офицеров в учебной команде был поручик Бутусов. Он был молод, образован и любил показать солдатам свой демократизм. Сухощавый, стройный, всегда гладко выбритый, он запросто приходил в казарму, садился на стул и, щедро раздавая папиросы, заводил непринужденный разговор о житье-бытье.

Мы любили взводного за простоту и человеческое обращение, ценили его искреннее желание научить нас всему, что требовалось в артиллерийском деле. В учебных классах Бутусов объяснял нам устройство разных орудийных систем, дотошно растолковывал, как надо работать с артиллерийской буссолью, прицелом и угломером. Но обычных часов занятий поручику казалось недостаточно, и он ежедневно давал солдатам взвода уроки арифметики. Бутусов учил нас решать задачи с простыми и десятичными дробями, без знания которых не может быть ни хорошего наводчика, ни хорошего наблюдателя.

Видя такое участливое отношение к себе, курсанты старались, и взвод наш был всегда первым. Позже Бутусова назначили начальником команды вольноопределяющихся. Это совпало с окончанием нами курсов фейерверкеров, и Бутусов забрал нескольких человек, в том числе Дмитрия Родичева, Андрея Ануфриева, меня и еще кое-кого из тех, кто успешно усвоил программу, в свою команду, дабы мы теперь сами обучали новичков.

Вольноопределяющиеся жили не в казармах, а у себя дома. Занятия начинались в восемь утра. Занимались вольноопределяющиеся плохо, отсиживали лекции только для проформы, а к нам, новоиспеченным учителям из крестьян и рабочих, относились с плохо скрытым пренебрежением.

Закончив шестимесячный курс обучения, вольноопределяющиеся становились чиновниками интендантской или финансовой службы.

…Наступил 1917 год.

28 февраля в бригаде творилось что-то невероятное. С самого раннего утра солдаты были на ногах, шумели, спорили. Откуда-то появились ораторы и в штатском, и в военной форме.

Спустя некоторое время бригада собралась на плацу на митинг. Выступали все, кто хотел: офицеры, рядовые, какие-то интеллигентного вида люди в пальто с меховыми воротниками. Говорили и спорили долго, кричали: «Долой царя Николая!», «Долой войну!»; некоторые требовали сейчас же присоединиться к народу и всеми силами поддержать Временное правительство. Кто-то предложил разоружить жандармские части, стоявшие недалеко от нас, возле ипподрома. В стихийном азарте, взвинченные речами, артиллеристы бросились разоружать жандармов, к которым, надо сказать, всегда испытывали неприязнь. Забрали лошадей, оружие, а сами блюстители порядка разбежались кто куда.

Наутро на плацу собрался митинг, организованный командованием. Нам официально объявили, что Государственная дума передала власть Временному правительству, которое несколько позже проведет демократические выборы в Учредительное собрание. Митинг прошел спокойно, под наблюдением офицеров.

В бригаде восстановился обычный порядок. Но перемены чувствовались разительные. По приказу начальника бригады солдаты разучивали «Марсельезу» — на случай участия в демонстрации. Это было так непривычно, что вначале многих пугало.

На демонстрацию артиллеристы вышли начищенные, отутюженные. Лица солдат сияли. Офицеры же, хотя и надели парадные мундиры, были сдержанно строги и заметно удручены.

Демонстрация двигалась по Тверской, мимо площади Скобелева (ныне Советской) и дальше к городской думе, на Воскресенскую площадь (ныне площадь Революции). Возвращались в казармы тоже строем — через Никитскую улицу и Пресню. Толпы восторженно приветствовали солдат. Глядя на ликующих людей, мы думали, что теперь действительно наступит настоящая свобода для простого народа, в том числе и для солдат, хотя многое было нам непонятно.