Сколько волка ни корми

На капище — кургане? — горит огромный костёр. Мелькают среди яркого, до небес будто достающего пламени тени человеческие — и никогда Вран не видел, чтобы на холме столько народу собиралось. Не старейшины там одни — как будто община вся, и стар и млад. Кажется Врану, что даже платья женские он различает, даже человечков совсем низеньких, маленьких — и детей привели, сумасшедшие.

— Что они делают? — с тревогой Сивер спрашивает. — Вран, что это?

Это…

Не разбирает Вран, во что песнопения обрядовые складываются — но, если мозгами пораскинуть, то и не нужно это. Только одна причина есть для сборищ таких молитвенных во время, ни к каким обрядам не привязанное. Только по одной причине могли старейшины всю деревню на холм священный пустить.

Увидели деревенские волчицу чёрную, а потом волчица эта Врана с собой забрала — да так и сгинул он для деревенских в лесу. Потом все шкуры волчьи из домов старейшин пропали. Потом завыло что-то на опушке волчьим голосом — и нашли деревенские ведунью, столько лет волком оберегаемую, мёртвой в её собственной избе.

Совсем крики неистовыми становятся, все голоса в один сливаются — и наконец слышит Вран, что они кричат.

«ПОЩАДИ, ПОЩАДИ, ПОЩАДИ».

— Пощади, — повторяет Бая негромко. — И что это значит?

— Понятия не имею, — отвечает Вран.

Но лукавит он, и очень сильно. Да и Бая как будто в ответе его не нуждается. Всё и так понимает Бая — Вран в этом уверен. И Солн тоже понимает. Лишь Сивер хмурится озабоченно, растерянно — и как-то не хочется Врану самому ему всё объяснять.

Потому что заслуга Врана в происходящем немалая есть. Неоценимая, можно сказать. Один Вран, можно сказать, всё это и затеял.

Потому что, похоже, решили деревенские, что они у волка в немилость впали.

И один Чомор знает, какой бедлам после этого решения в лесу твориться начнёт.

Глава 8. Испытание

— Ну что ж, — говорит Лесьяра спокойно. — К сожалению, мой ответ — нет.

Вран моргает. Чуть не спрашивает: «В каком, Чомор тебя побери, смысле — “нет”?»

Но сдерживается.

— Радей, — продолжает Лесьяра так же спокойно. — Твоё мнение?

Радей задумчиво проводит рукой по своей смуглой лысой макушке. Врану хочется подскочить к нему одним движением, встряхнуть за грудки, чтобы слетела с его губ ничего не выражающая, бессмысленная улыбка, чтобы промелькнуло в его глазах хоть какое-то чувство, пусть даже удивление — но Вран сдерживается вновь.

Один голос против. Один голос, и сразу — от главы рода. Замечательно. Потрясающе. Сколько у Врана вообще этих голосов? Кто ещё должен высказаться о проверке его знаний, открывающей — или не открывающей — ему дорогу за ненавистный холм?

— Вижу я, что он старался, — наконец размыкает губы Радей. — Вижу я, что, несомненно, прошёл он определённый путь, и нельзя уже сказать, что перед нами тот же человек стоит, что три месяца назад. Вижу я мысли новые в этих глазах, слышу я слова новые в этих устах. Неплохое понимание обычаев, чуть хромает знание истории. Но…

— «Чуть»? — хмыкает Бушуй. — Какого милосердного сына я вырастил. Перепутать имя Первой с именем дочери её — это, по-твоему, «чуть»? Да он бы ещё Белые болота Чёрными назвал — и то меньше позору было бы!

— …но в истории нашей иной раз и сами мы путаемся, — продолжает Радей, ни единой мышцей не дрогнув. — Однако другое меня смутило…

Вран понимает: можно разворачиваться и уходить.

Однако лишь улыбку на губы сладкую и внимательную натягивает, словам Радея почтительно кивая.

Улыбается так же сладко Лесьяре и Солн, рядом с Враном стоящий, — только улыбаться им и остаётся, только так Лесьяре показывать, что готовы они были к этому, что ничуть её издёвка затянувшаяся их не трогает.

Подловила Лесьяра Врана всё-таки. Нашла лазейку очередную, чтобы к лютам его снова не подпустить. Каждый раз Вран думает, что удалось ему её переиграть, что вот-вот получит он то, что хочет, — и каждый раз она новый козырь из рукава вытаскивает.

Как насмотрелись они с Баей со склона холма лесного на буйства деревенских обрядовые, как спустились с него вместе с Сивером и Солном, как вернулись на болото, где всё ещё их люты во главе с Лесьярой ждали, так сразу Вран её спросил, сразу быка за рога взял: «Ну что, хозяйка, прав ли я оказался»?

Прав.

Всё болото, вся община подводная, потусторонняя, как потом Врану поведали, на ушах стояла: испарились из неё вдруг, в мгновение одно, с десяток упырей с русалками, да и Рыжка вместе с ними. Вышли они строем ровным, отрешённым, никого не видящим, никого не слышащим, на поверхность, за руки взялись, и, лишь ветер слабый, едва траву ещё неокрепшую колышущий, подул — вмиг прахом по болоту развеялись, словно только этого тела их всё это время и ждали.

Словно только и ждали, когда же пальцы их, плоть их украденная, сама в пепел обратится — и когда вырвутся души их, ведьмой похищенные, на свободу из горла её перерезанного.

Вран тогда этого не знал — Вран второй вопрос задал, короткий, голосом дрогнувшим от предвкушения: «Когда?»