Сколько волка ни корми

Хохочет он на всё болото, звонко, хоть и с хрипотцой, весело — прямо как Бая, когда Врану совсем уж несказанно её позабавить удаётся. Слёзы у Солна на глаза наворачиваются, ладонями он в колени упирается, чтобы так с хохотом под ноги Лесьяре и не рухнуть. Кашляет Радей, глаза глубокомысленно к небу поднимая и тоже явно улыбку пряча. Фыркает Бушуй, недовольным взглядом Искру смеряя. Начинают и остальные люты звуки издавать сдавленные, друг на друга поглядывая, молодёжь — в особенности, даже у Баи по губам тень улыбки пробегает. Только Сивер не улыбается — но и не злится, Вран его злость на лету читает.

— Да, — говорит Бушуй, руки скрещивая. — Не мешало бы младшей, Лесьяра, побольше над умом своим трудиться, а не над побрякушками в волосах. Один звон вокруг головы, а внутри — пустота.

Добивают, похоже, эти слова нелестные Солна — ещё громче хохот его становится, ещё неудержимее, ещё сильнее он в спине сгибается. Того и гляди, без старшего своего Вран сегодня останется.

А Искра лишь с недоумением на деда своего смотрит и продолжает на палец бездумно прядь волос тёмных накручивать, всю и впрямь сплошь колечками какими-то мелкими усеянную.

— Прости, прости, Лесьяра, — выдыхает Солн, кое-как выпрямляясь, — но как здесь не пошутить, в обстановке-то такой замечательной? Вон какие мысли у всех светлые — о свадьбах уже думают… Чудо какое! Ты не смущайся, Искра, милая, ветер в голове — это не плохо совсем, иные головы давно продуть бы стоило, может, и тучи бы какие в них разогнались… Так что сказать ты хотела, Лесьяра? Тоже, надеюсь, про обряд свадебный, ножом этим скреплённый?

— Про то, что дочь моя этим ножом человека сегодня убила, — спокойно Лесьяра отвечает. — Над этим тоже, может, посмеёшься, подождать тебя?

Вмиг лицо Баи обратно всякое выражение теряет. Сплюнуть Врану на землю хочется. В сердцах — как Сивер это делать любит.

— Не человека, — говорит он — и голос его внезапно с голосом Сивера смешивается, то же самое произносящим.

Переглядываются Вран с Сивером — бегло, просто чтобы убедиться, что понимают они друг друга. Слегка Сивер ему кивает. Чудеса. Диво, как подобрела сегодня часть семейства баиного.

— И где доказательства, что не человеком она была? — спрашивает Лесьяра.

Вран, конечно, помнит, что непробиваемая она — но не настолько же.

— К сожалению, сожгли мы… я доказательства, — говорит он так же спокойно, Лесьяре в глаза смотря. — Как рассказал я уже. Дважды. Угодно ли главе рода, чтобы и в третий раз повторил?

Сужаются глаза Лесьяры.

— Угодно что-то большее услышать, чем «увидели мы пальцы на кольце — бросили их в печь, а потом старуху зарезали». Так ли много вы пальцев детских видели засушенных, чтобы в сумраке ночи их узнать?

Вран ловит ртом воздух. Смотрит на Баю растерянно — и понимает: ещё больше растеряна она. Да и Сивер, похоже, придирок таких не ожидал.

Нет, так не пойдёт.

— Если думаете вы, что с пальцами мы ошиблись — то уж точно не ошиблись с тем, что с лицом ведьминым творилось, — говорит Вран. — Не нужно до этого видеть, как человек в чудовище превращается, чтобы с первого раза понять — это и произошло.

— Это как посмотреть, — невозмутимо Лесьяра отвечает. — Разум растревоженный чего только не дорисует.

— Лесьяра, ужели обвиняешь ты меня в том, что у человека я по ошибке жизнь отняла, а не у твари, последнюю душу потерявшей? — вскидывается Бая внезапно — и так же холоден голос её, как материнский. — Ужели думаешь, что я старуху от двоедушницы бывшей, чужие души на место своих пристраивающей, не отличу? Всё сходится — ничего Рыжка вспомнить не могла, потому что и нечего ей почти было вспоминать. Одну её душу смерть забрала, а ведьма — вторую, поэтому и ходила она здесь оболочкой потерянной.

— Рыжка, — соображает Вран.

— Что — Рыжка? — с тяжёлым вздохом спрашивает Лесьяра.

Не верит она совсем — ни Бае не верит, ни ему. Думает, наверное, что Вран Бае мозги и задурил, добился всё-таки своего, на свою сторону сумасшедшую, человеческую переманил.

— Давайте Рыжку и спросим, — предлагает Вран. — Если она вообще ещё здесь. Коли душу мы её вторую освободили да плоть последнюю сожгли, какой толк ей здесь оставаться?

Фыркает Лесьяра — искренне, весело фыркает, словно Вран ей шутку какую уморительную рассказал.

— Русалка, по-твоему, из болота должна была испариться? — спрашивает она неожиданно мягко, сочувственно — ну точно за безумца принимает.

— И не одна, может быть, — пожимает Вран плечами. — Много пальцев там было — и русалок у вас странноватых, наверное, много. Не таких буянистых как Рыжка, может, но она и молодая совсем — не отчаялась ещё. В любом случае, хотя бы оклематься они должны. Это я вам обещаю.

— Обещаешь, — с усмешкой Лесьяра повторяет. — Ну что ж. И что же ты будешь делать, если обещание твоё пустым звуком окажется?

— Как обычно, хозяйка, — тоже Вран губы в улыбке кривой растягивает. — Домой ворочусь. Привычное это нам условие, предлагаю не менять.

— Вран, — вдруг Сивер ему в ухо шипит. — Успокойс…