Сколько волка ни корми

Отталкивается Бая от волка этого проклятого деревянного, быстро к Врану подходит, на колени перед ним опускается — и, похоже, совсем Вран с ума сошёл, потому что кажется ему, что сияют глаза её.

— Получилось, — возражает она негромко.

Печёт у Врана в груди, звенит у него в ушах отголоском: «ПОПОМНИШЬ МЕНЯ». Смеётся над ним Бая, что ли? Позабавить его, глупца тщеславного, пытается? Конечно, неудачу он потерпел — и хорошо, может, что потерпел. Злом Вран был движим, беспомощностью, грузом невыносимым, вновь на душу лёгшим — опять отвергли его, опять прогнали, опять, опять, опять… Ничего, Вран ещё раз попробует. Ещё раз к предкам этим отправится. Все имена их выучит, все дома их, все…

Протягивает Бая руки к нему — и вдруг чудится Врану, что как-то не так она к нему прикасается. Вроде бы и на скулах его ладони её лежат — а вроде бы…

— Вран, — почему-то шепчет Бая. — Посмотри. Вниз посмотри. На себя посмотри.

Опускает Вран голову медленно.

И не руки внезапно видит, а…

…лапы…

Лапы волчьи, лапы стройные, тёмной шерстью покрытые. Изумлённо Вран рот открывает — и понимает, что не зубы размыкает, а клыки.

— А как… — растерянно он выдыхает.

И новое осознание к нему приходит: не голосом человеческим он это произносит, а звуком рокочущим, звериным, подобным тем, что люты в видении его потустороннем издавали.

Смотрит на него Бая глазами счастливыми, глазами, оправданных надежд полными, — не ругает она его даже за прыжок в огонь самовольный. Рада Бая за него. Как за себя рада. Глядит Вран в эти глаза тёмные, бездонные, невинные — и тошнота напополам со страхом липким его окатывают.

«ПОПОМНИШЬ МЕНЯ». Сколько Вран об этом миге сладком мечтал, вся жизнь его вокруг него вращалась — но теперь боится Вран, одного боится: навсегда он в теле этом желанном застрял. Нет во Вране торжества, нет желания облик свой новый опробовать, носом новым воздух втянуть, ушами новыми по ветру повести, все шорохи, шелесты леса просыпающегося уловить, на ногах новых с холма сбежать — мысль только есть, одна только мысль: как обратно вернуться в тело своё, от рождения данное? Как в человека обратиться? Нет у Врана ни ножа, ни умения с этими ножами обходиться; ничего у Врана нет, кроме выходки его безумной да души чужой в груди его. Продолжает душа эта под кожей его лениво плавиться, продолжает со вздохом каждым ему напоминать: легко пришло — легко ушло. Легко волк пришёл — легко человек ушёл. Легко украл — легко и поплатился.

— Не бойся, — улыбается Бая — совсем не понимает, бедная, что Вран натворил. — Не бойся, Вран из Сухолесья… Или лучше сказать — Вран с Белых болот? Как это было, Вран? Что тебе предки сказ…

«ПОПОМНИШЬ МЕНЯ», — вновь у Врана в ушах раздаётся.

И сверкает вдруг молния из-за туч сгустившихся — ослепительная, оглушительная, с мгновенным раскатом грома мешающаяся, с «ПОПОМНИШЬ МЕНЯ», в громе этом растворяющимся.

И ударяет молния в волка, некогда Враном любимого, — и раскалывает его надвое, и вылетают из него через всю поляну, к лапам врановым, две вещи.

Нож большой с камнями красными на рукояти да пояс широкий с железным хвостом волчьим на пряжке.

Как дар это при других обстоятельствах Вран бы должен был почувствовать — как плевок презрительный сейчас он это чувствует.

Ругается Бая испуганно, на ноги вскакивает, и округляются глаза её от ужаса и недоумения — а Вран на нож смотрит.

Воткнут нож в землю остриём вверх. Словно бросая Врану пренебрежительно: ну давай, щенок, попробуй. Подавись душой своей новой, подавись обликом своим новым. И человеческим тоже подавись. Не нужно нам, чтобы ты тело волчье вечно оскорблял.

Загорается волк деревянный мгновенно — ещё испуганнее Бая на него смотрит, шепчет что-то — и дождь, нет, ливень настоящий идти начинает, да только не гасит вода небесная пламени этого яркого.

А Вран быстро спиной к ножу поворачивается, с трудом конечности непривычные в кучу собирая, к земле припадает — и спиной через нож сигает.

И кажется ему, на миг прыжка этого кажется, полёта над остриём ножа, что тут-то его предки баины и поймали. Что упадёт сейчас тело его новое плашмя на нож этот, проткнёт он шкуру его тёмную, и так она на нём и застынет — плотью неподвижной, кровоточащей, мёртвой.

Но — нет.

Не чувствует Вран ничего — вообще ничего. Ни ломоты в костях, ни мышц перестройки, ни хвоста исчезновения; лёгкий ветерок его как будто подхватывает, ласково по шерсти — по коже?.. — пробегается, вспыхивает на мгновение грудь его жаром палящим — а потом тяжело он на бок по другую сторону ножа рухает.

На человеческий бок.

Руку свою человеческую придавив.

Дрожат у Врана пальцы, когда руку он эту к лицу подносит, в ладонь свою неверящим взглядом вперяясь. Дрожит у Баи в глазах что-то, когда она к Врану поворачивается.

— Вран, — хрипло говорит она. — Что случилось?

Открывает Вран рот.

И в тот же миг понимает: нет.