Сколько волка ни корми

И такой же пронизывающий, как всегда, взгляд Лесьяры, и думает Вран, и боится, до мурашек по хребту боится, нож крепче в пальцах сжимая: поймёт. Догадается. Увидит. Почувствует. Лучи солнца первые, розовые на лицо Лесьяры падают, в глазах её тёмных заблуждаются, в плаще чёрном теряются — точно так же и ложь вся вранова там заблудится, потеряется, растворится. Присмотрится Лесьяра к нему повнимательнее взором своим острым, подцепит пальцем край шерстяной рубахи, вверх задерёт — и всё сразу сообразит. Уж не знает Вран как, но сообразит. Душу предка почует, глубоко под кожей спрятанную: сколько раз на кургане своём священном, должно быть, близость души этой чувствовала, сколько раз, должно быть, душа эта к ней открыто тянулась, а не мерцала лишь дразняще-назидательно, как Врану?

Но не зря Вран все вопросы баины пресекал. Не зря увиливал от неё, отговаривался — выиграл Вран время для мыслей своих, выцепил, сложилась у него история ладная, складная в голове.

Осталось только Лесьяре её озвучить…

— Призвали меня предки ваши к себе, — спокойно Вран отвечает. — Своим меня сделали — Бая соврать не даст, человеком в огонь я вошёл, а волком вышел. И нож мне предки ваши послали, чтобы по своему разумению силу свою новую я мог использовать, в половину свою волчью обращаясь, и пояс мне дали — чтобы в час трудный, час смутный помнил я, что и человеческая есть во мне половина, чтобы хранил этот пояс душу мою человеческую, как хранил пояс Баи — её, пусть и не она его последние месяцы носи…

— Да, убедилась я уже, что эту часть обычаев наших ты знаешь, — сухо говорит Лесьяра. — Спасибо, что напомнил, Вран из Сухолесья. Другое меня занимает: как предки наши тебя к себе «призвали»? Уж, случаем, не через мою ли дочь старшую?

Пристально Лесьяра на него смотрит — пристально и Вран ей в глаза вглядывается. Похоже, не знают ни Лесьяра, ни Радей, чем на самом деле встреча эта обернулась — не связались с ними предки через сон, например, не прокричали в уши рёвом своим нечленораздельным: «ВОР».

— Дочь ваша старшая всего лишь чужую волю исполняла, — пожимает плечами Вран, и открывает было рот Бая протестующе, недовольно на него глядя, но добавляет он быстро: — Уверен, что не просто так ноги её ко мне сегодня привели. Даже не уверен — знаю, Лесьяра. Потому что не Вран я из Сухолесья теперь, а Вран с Белых болот. Потому что сказали мне предки ваши, что давно меня ждали. И ещё они мне кое-что сказали да вам передать попросили — как можно скорее. Насколько понял я из слов их, нечасто вы их навещаете, нелегко им с вами связаться — а есть у них наказ для вас очень важный, наказ, который выполнить должны вы немедл…

— Ну хватит, — резко Лесьяра его прерывает, глаза сужая. — Много глупостей я от тебя за всё это время слышала, но не потерплю я, чтобы щенок из деревни человеческой басни мне о предках моих рассказывал.

И пропускает у Врана сердце удар, когда читает он наконец в глазах её: не верит она ему. Не верит она ни единому его слову.

— Лесьяра, — тут же Бая вскидывается.

— Хватит, — повторяет Лесьяра. — Не трать слов попусту, Бая — поговорим мы с тобой ещё о самоуправстве твоём. А с ним сейчас поговорим.

— Да, — сквозь зубы стиснутые Вран отвечает — чтобы не клацнули эти зубы от страха, с трудом скрываемого. — Именно это я и пытаюсь сейчас сделать, Лесьяра. Поговорить.

— Нет, не разговор это, — ещё сильнее Лесьяра прищуривается, и впервые Вран в её голосе злость неприкрытую слышит. — Может, в твоём доме это за разговоры и считается, но в моём роду правдой и честностью мы живём, а не ахинеей и выдумками. Не смей в глаза мне смотреть и говорить, Вран из Сухолесья, что «наказы» какие-то предки мои через тебя, без роду, без племени передают. Уж не знаю, что придумал ты, чем воспользоваться в миг удобный решил, но запомни, раз и навсегда запомни: никогда в нашей истории такого не было, потому что…

— …потому что, полагаю, не о людях, всему роду и племени вашему угрожающим, речь шла? — перебивает её Вран запальчиво.

И весь страх с него как ливнем весенним смывает. «Без рода, без племени». Как же. «Вран из Сухолесья». Знает Вран, знает, что правда это — но Лесьяра ведь не знает. Прямо противоположное Лесьяра видит: и пояс его, и нож. Не украл же их Вран у сородичей её, вмиг бы это вскрылось — а всё равно упорно Лесьяра так с ним говорить продолжает, словно и не изменилось ничего, словно всё тот же Вран из поры давней, студёной перед ней стоит и всё об услуге великой просит. Сам уже Вран услугу эту выцарапал. И придётся, придётся Лесьяре с этим считаться, как бы ни претило это ей.

Моргает Лесьяра. Сползает улыбка с губ Радея.

И изумлённо Бая глаза на Врана переводит. Бая, уже напрягшаяся всем телом Бая. Явно готова была по окончании речи материнской за Врана вступиться. Явно тоже её возмутили слова материнские.

— Люди? — Врана Радей переспрашивает. — Люди — это… Лесьяра, не хочу воле твоей перечить, но люди — это очень даже вероятно.