Скользящие весы

Значит, теперь я один из них, — задумчиво размышлял он. Настолько, насколько это было возможно для мягкой кожи, чтобы стать AAnn. И не просто Энн, а художника, которого уважали не только за то, что он мог создать, но и за то, кем он был. В этот момент, в этом месте, он обнаружил, что не скучает по другим себе подобным. Разве он не должен был? Приземлившись к нему на колени, когда он сидел на краю своей кровати с разглаженным, нагретым песком, Пип узнал в нем усталого и противоречивого человека. Так как она тоже ничего не могла поделать, она свернулась калачиком и тут же заснула.

Я должен сделать то же самое, сказал он себе. Хотя он прекрасно осознавал, что только что произошло что-то исключительное, он не чувствовал ничего другого. Чувствовал ли он себя больше Анн или нет, он еще не мог сказать наверняка.

Неплохая жизнь, на которую стоит рассчитывать, решил он, ложась на теплый стерильный песок. Художник среди друзей. Он, конечно, мог бы выжить как таковой, по крайней мере, до тех пор, пока не вернется то или иное воспоминание, которое могло бы диктовать ему быть и поступать иначе.

«Если такое воспоминание когда-нибудь вернется, — напомнил он себе.

Прошло несколько недель, в течение которых он занимался тем, чтобы смириться со своим новым статусом и стараться улучшить то, что казалось ему совершенно недостаточным умением рисовать. Была середина прекрасного солнечного дня, омраченного лишь несколькими высокими облаками, когда Шралуук прервал свою работу.

«Мне нужно кое-что показать тебе», — сказала она ему. Хотя выражение ее лица не изменилось, а тон был формальным, он чувствовал в ней волнение. — Было ощущение, что пора.

«Время для чего?» Отложив в сторону небольшой пейзаж, над которым он работал, он встал, чтобы присоединиться к ней.

Желтые глаза блестели. «Чтобы познакомить вас с The Confection».

Пип, оседлав его плечо, позволил увести себя из комнаты. — Звучит вкусно, — пошутил он.

"Это с. Но не так, как вы думаете. Помните, что мы в Уровне определяются тем, что мы делаем».

Значит, это какое-то произведение искусства, решил он, когда они поднялись по пандусу и вышли на жаркое утреннее солнце. Это не исключало возможности, что еда была замешана. Он стал наслаждаться ежедневным меню, которое готовили на кухне Таера, хотя тяжелая мясная диета вынуждала его регулярно заниматься спортом и искать дикие фрукты и орехи, чтобы дополнить свой почти исключительно плотоядный рацион.

Они миновали парящий обелиск воздушного скульптора Живе и танцующий сад, над созданием которого работала сама Шралуук. Распыленное покрытие дорожки, по которой они шли, превратилось в рыхлый гравий, смешанный с песком. Комплекс Тиера отступил позади них. Если бы здесь была пища, ее нужно было бы вытащить на чьей-то кожистой спине, подумал он.

Неожиданно она свернула с главной тропы на еще более узкую тропу, ведущую вниз, в каньон с крутыми склонами, вход в который был скрыт сверху. Вместо полосчатого песчаника серо-коричневого и умбрового цвета они оказались в изолированном фрагменте карстовой местности. Дождь и проточная вода вырезали на темно-сером камне множество форм, столь же причудливых, сколь и смертоносных. Каждая скала, каждая колонна и вершина имели острые края и лезвия. Как будто они шли через лес древнего оружия.

— Это любимое место, — сказала она ему. «Так было всегда с тех пор, как Тир обосновался в этой части Ясста».

Изучая похожих на ланцеты худу и гримасничающих известняковых гоблинов, которые теперь окружали их, Флинкс мог понять, почему. В то время как люди предпочитали мягкие и округлые формы, AAnn тяготели к зазубренным и колючим.

Каньон сужался, пока не стал достаточно широким, чтобы один человек мог пройти, не сворачивая боком. Внезапно оно отпало. Лестница, самое функциональное и основное приспособление, обычное почти для всех двуногих видов, соединяла брешь между концом каньона и дном чуть более широкой пропасти за ним.

У основания лестницы трещина значительно расширилась. Казалось, не было другого пути войти или выйти из скалистого ущелья, кроме как по воздуху. Но приехав на аэрокаре, Флинкс сразу увидел, что вся романтика с места снята. Дно ущелья было покрыто мягким белым песком, который насыпался из окружающих дюн и лощин. Каким-то образом найдя опору на зыбкой поверхности, балуовоты с красными коронами и вьющиеся вверх кусты сендесаффа потянулись к живительному солнечному свету. Если не считать зрелого кивута, который на нескольких ногах бросился в укрывающую его трещину в обветренном известняке, в пропасти не было движения. Он отметил нехватку дикой природы в таком охраняемом месте.

Ведя его по песку, Хралуук указал на остроконечные вершины сильно разрушенных скал. «Моховая фауна Ясста избегает этого места. Совершить безопасную посадку здесь потребует с-навыков и удачи самого проворного летчика. Один неверный поворот, одно неверное определение направления ветра, и они рухнут на землю с пробитыми воздушными камерами».