Скопец, сын Неба

Во дворе Петр подзывает к себе пса. Тот, словно сознавая свою вину, с поджатым хвостом идет к хозяину. Петр бросает ему хлеб с рыбой. И тот принимается за еду.

-Отчего ты хмур? - интересуется юноша.

-Я не хмур. Думаю, - вяло отвечает он.

-Как мне хорошо, Петр. Подумай: Бог с нами, он незримо присутствует среди нас с Мессией. Подумай, в какое время мы живем! Нашим отцам и не мечталось о таком. Мы ходим с Мессией, и Мессия среди нас, в твоем доме. Мы живые свидетели Иисуса Христа! Петр! Ты будешь помнить этот чудный вечер всю свою жизнь и после нее. Мы будем вспоминать это на небесах. Очнись, Петр.

Юноше хочется передать ему свое острое ощущение мгновенности бытия. Вот человек стоит посреди времени. Позади него - прошлое, впереди - будущее. Единственное и неповторимое мгновение переживает он сейчас, и оно безвозвратно протекает сквозь него, чтобы уйти, как вода в песок. Иоанну недостает соучастника в его живом религиозном восторге, который он переживает рядом с Иисусом. Этого нет в мрачном Иуде, нет в жизнерадостном Матфее, и даже его брат Иаков не испытывает это. Нет в них счастья веры и приобщённости к Богу. Юноше нужен единоверец, равный ему по внутреннему пламени, и он хочет разжечь этот огонь в Петре.

-Да, я понимаю, - соглашается рыбак. - Но что же мне, плясать?

-Пляши, Петр, пляши. Давай плясать вместе. Царь Давид плясал перед Ковчегом Завета, а с нами тот, кто больше ковчега. Он - Христос! Пляши, Петр, - Иоанн хватает рыбака за руку и тянет в круг. - Давай! Будем плясать!

Петр смущенно смеется.

-Моя жена решит, что я пьян! - отмахивается он.

-Пусть думает! И пусть эта луна думает, что мы пьяные. Я пьян от счастья. Пляши же, Петр!

Пес, доев свой ужин, смотрит с большим интересом на двух танцоров, бросается к хозяину и начинает кружить вокруг него, забегая то слева, то справа, словно тоже сошел с ума и хочет плясать под круглой и серебряной, как денарий с ликом Дианы, луной.

-Все, хватит, - останавливается Петр и грозит разлаявшемуся от радости псу, - молчи, дурак! Всех соседей поднимешь.

Пес не унимается и продолжает с лаем носиться вокруг них, требуя продолжения танцев под луной.

-Петр, - раздается голос Циллы от дверей, - да уйми же его! Совсем он рехнулся!

Петр, как застигнутый на месте преступления, сконфуженно обещает:

-Он больше не будет. Пес, молчи, - и треплет его по голове.

Пес лижет ему руки.

-Иоанн, - просит он, - принеси еще рыбы.

Когда юноша появляется в доме, все замечают его возбужденное настроение. Иоанн лихорадочно приближается к столу.

-Там собака разлаялась, - дает он объяснение, которое никак не объясняет его собственное состояние, хватает рыбу со стола и опять исчезает.

Пес, получив свою награду, бережно берет ее в зубы и уносит в дворовую тень, туда, где Петр зарыл кровь тещи четыре месяца назад.

-Пойдем в дом, - говори он.

-Подожди. - Иоанн становиться серьезным. - Петр, мы завтра уходим в Иерусалим.

-Завтра?

-Завтра утром. Ты с нами?

У Петра возникает странное ощущение, что судьба сама принимает за него решение, устав от его неопределенности, и указывает ему выход. Петру нужно только подчиниться своей судьбе и с чистой совестью последовать за Иисусом. Он застывает перед первым шагом.

-Ну же, Петр! Скажи, как Матфей: завтра - так завтра!

-Матфей тоже идет?

-Все идут. Матфей таможню бросает. А тебе и дверь запирать не надо. Жена дома остается.

-В том-то и дело, - жена.

-Так ведь не навсегда. Временно.

-Временно,- как эхо повторяет рыбак. - Надо поговорить с Андреем.

-Так пойди и поговори.

-А ты? Идешь?

-Я еще посижу немного.

Петр уходит. Иоанн остается в пустом дворе. Некоторое время он слушает окружающую его тишину ночи. Человек никогда не бывает один, он всегда наедине с собой, и нет у него лучшего слушателя, более терпеливого, чем он сам. Человек - это всегда “мы”. Две ипостаси души Иоанна - первородный Я и узнавший себя Ты ведут задушевную беседу. Поистине, если бы человек не был способен говорить с собою и себе самому, он никогда бы не научился говорить с тем, что называет своим Богом - всезнающим и всевидящим, вездесущим и понимающим каждого из человеков: и глупого, и умного, и праведного, и грешного, и великого, и ничтожного.

Из темноты двора возвращается пес, неуверенно смотрит на юношу, повиливает хвостом и, не встретив враждебности от гостя своего хозяина, ложится у его ног. Возможно, псы тоже умеют вести внутренние диалоги, и тогда им тоже знаком Бог, который понимает всех собак и знает, отчего они воют на луну. Возможно, этот задумчивый, погрустневший пес у ног Иоанна тоже говорит сейчас со своим собачьим богом.

По крайней мере, самому Иоанну кажется, что ночь самое подходящее время для молитв. Ночью на небесах тоже царит тишина и покой, и архангелы, опершись о мечи, дремлют на страже. За последние месяца юноша произвел радикальные перемены в своем Боге: грозного Царя Неба сменил милосердный Отец Небесный. Он чувствует его любовь, он видит ее повсеместно. Иоанн поворачивается спиной к бесстыдной луне и благодарит Небо за любовь.