Скопец, сын Неба

Он не готов принять объяснения Иисуса. Петр хранит в себе стандартное человеческое представление о независимой реальности и бессмертной душе. Первое подсказывает жизненный опыт, второе - сама душа, которая не хочет умирать. Но Иисус говорит: душа и мир единосущны. Рождается душа - рождается мир, умирает душа - умирает мир. Душа - это отдельный акт самопознания бесчеловечного Духа, и она творит себя сама. Нет, не готова душа Петра принять это собственное величие и собственную ничтожность: творец мира погибает навсегда. Будут и есть другие миры, и у них свои творцы, столь же великие и ничтожные, как волны на море, приходящие из ниоткуда и уходящие в никуда. Хоть Петр и не считает себя фарисеем, которых Иисус презирает, ему тоже нужна его бессмертная душа.

Вопреки церковной доктрине о том, что к Богу нужно придти, которая довела Августина до убеждения, что младенцы, умершие прежде, чем их успели окрестить и приобщить к вере, отправляются в ад, вопреки этой пошлой доктрине вера в уникальность и неистребимость души, у которой есть вечный Свидетель и заботливый Кормчий, является врожденным убеждением человека. Так называемое “онтологическое доказательство” существования Бога, по сути, подтверждает только это - безусловную, врожденную любовь человека к себе. И просвещенный обитатель цивилизации, и невежественный туземец дикости любят себя одинаково и одинаково хорошо понимают идею Бога. Должен быть кто-то, кто оправдывал бы их любовь к себе, их бессмертную душу. Человек, который говорит, что он не верит в Бога, - глупый и лицемерный человек. Все любят себя, все верят в Бога. Безбожник - это идеальное состояние, как последнее число бесконечности: к нему можно приближаться, но невозможно достичь. Ведь, чтобы оторвать себя от Бога, человеку нужно освободиться от человеческого, избавиться от любви к себе, стать камнем. Только камни не любят себя. Только святым камням не нужен Бог, - этот Свидетель их жизни.

Петр даже не ступил еще на этот путь, который египтяне изобразили змеей, пожирающей себя. Его душа и не мыслит восстать против себя и начать войну за свободу. Ему тяжело порвать даже с прежней жизнью, разбить устоявшийся порядок бытия, а это лишь самая малая из свобод. Петр полон человеческого, и сомнения плещутся в нем, как вода в море, до самого рассвета. Идти или не идти? Порвать или не порвать? Разбить или не разбить? И так он спорит с собою до тех пор, пока румянец зари не покрывает бледным светом мрак его ночных сомнений, и на короткое время он смыкает веки. Ему не хочется больше думать.

В этот час на таможне просыпается Матфей с пересохшим горлом и ужасной головной болью. Ночь прошла для него без снов и мыслей. Он с трудом вспоминает вчерашний пир, который стал для него историей без конца. Он просто не знает, чем все кончилось, и как он оказался в своей постели. И появляется ощущение, что он совершил что-то дикое. Ах да! Он продал таможню и уходит с Иисусом и новыми друзьями в Иерусалим. В похмельном малодушии ему кажется это концом света. Зачем он на это согласился? Зачем он разрушил то, что сам долго строил? Ведь жизнь кончается не завтра.

Семисвечник в трапезной весь выгорел. На столе остатки мяса и рыбы лежат в липких красных лужах. Матфей идет на кухню, где он приготовил на дорогу мех с вином, и делает несколько глотков прямо из него, заливая внутренний пожар. Ему становиться легче. Он опускается на кухонный табурет и застывает в позе, по которой греческие скульпторы ваяют горькое раздумье. Очнуться его заставляют чьи-то шаги. В кухню входит Иисус - свежий, умытый, с полотенцем на плече. Он дружески смотрит на помятого мытаря.

-Как ты себя чувствуешь?

-Голова болит, - виновато признается Матфей.

-У тебя остался уксус?

-Уксус? Вам нужен уксус?

-Не мне. Тебе. Натри им виски.

-Думаете, это поможет?

-Я уверен. Ты натри виски, а я приготовлю тебе напиток от похмелья.

Пока Матфей послушно натирает виски уксусом, Иисус приносит на кухню свою суму и колдует над чашей с водой.

-Выпей разом, - протягивает он мытарю лекарство, от которого воняет мочой.

Преодолевая отвращение, Матфей выпивает его.

-Такой гадости я на своей кухне никогда не держал, - откровенно говорит он. - Откуда вы знаете, учитель, как лечить от похмелья? Вы извините меня за то, что я вчера напился.

Иисус кивает головой и поясняет:

-Мне приходилось встречать пьяниц. Я не осуждаю их. Если человеку хорошо и уютно в этой жизни, он может пить часто и много, но никогда не станет пьяницей. Ему это не дано. Пьянство - это отсроченное самоубийство.

-А почему самоубийство?

-Не всякий самоубийца - настоящий, но всякий настоящий самоубийца - это падший ангел.

-То есть дьявол?

-Нет, мой друг, дьявол - это земной житель, он здесь родился и здесь живет. Падший ангел был рожден для какой-то другой жизни, но он упал со своих небес, и разбился об эту землю, и ходит искалеченный по ней, дожидаясь своего конца. Он - самоубийца, даже если не делает этого прямо. Иногда он становится пьяницей.

-Но ведь самоубийство наши отцы считали величайшим грехом.