Читаем Скопец полностью

Помимо экзотичных с точки зрения любого европейца блюд и напитков — рисовой водки, разнообразных и порой весьма подозрительных морских деликатесов, завёрнутых в водоросли, всевозможных рисовых шариков и зелёного чая, в меню присутствовали более привычные для жителей Петербурга блюда — фруктовые и ягодные вина, овощные салаты с массой всяческих приправ, привычный чёрный чай и множество разнообразных яств из курицы, утки, фасоли и бобов.

Шумилов выбрал этот ресторанчик по причине его удобного расположения прямо на полпути от здания Сыскной полиции до его собственной квартиры на Фонтанке, а также ввиду сравнительно демократичных цен. Он справедливо рассудил, что сыщикам надлежит где-то обедать, так почему бы им не совместить еду с важным разговором?

Дожидаясь сыщиков, Шумилов не без любопытства понаблюдал за тем, что обычно либо оказывается скрыто от глаз рядового посетителя, либо мало его интересует — взаимоотношения внутри сообщества китайцев, работавших в обслуге ресторанчика. Главным распорядителем по залу — что-то типа классического метрдотеля — являлся пожилой коротконогий китаец с круглой, несколько бабьей фигурой, смешной, почти лысой головою и жиденькой бородёнкой, какую русский человек просто постеснялся бы и демонстрировать — до такой степени она выглядела куцей и неубедительной. Но, вероятно, сия деталь внешнего облика была чем-то особенно дорога её обладателю, поскольку бросалось в глаза то, сколь много усилий потрачено на уход за нею: каждая волосинка занимала приличествующее ей место в общем строе, каждая оказалась смазана каким-то ароматным маслом. Встречая нового посетителя, женоподобный метрдотель сгибался почти пополам и, не переставая кланяться, вёл его к одному из столиков. При этом круглая, как блюдо для фруктов, физиономия китайца прямо-таки излучала счастье и радушие, а пухлые коротенькие ручонки, сложенные на животе, придавали всей фигуре умилённо-елейный вид. «Ни дать — ни взять оживший китайский болванчик,» — подумалось Шумилову. Действительно, сходство с бронзовой фигуркой с раскачивающейся головой, разместившейся на каминной доске в гостиной его домовладелицы Марты Иоганновны Раухвельд, казалось поразительным: те же безостановочные кивки-поклоны, та же слащавость физиономии, округлость плеч, общий вид широкоскулого луноподобного лица. Усадив посетителя и выслушав в низком поклоне его пожелания относительно напитков и еды, китаец семенящей походкой маленького ничтожнейшего человека направлялся куда-то вглубь зала и скрывался за маленькой дверцей, замаскированной под стенную панель. Там, очевидно, находилась кухня, куда он передавал полученный заказ. Но в очередной свой заход на кухню он не очень плотно прикрыл за собой дверь и Алексей Иванович, сидевший неподалёку, услышал донёсшиеся оттуда лающие звуки чужого говора. Хотя Шумилов не знал ни слова по-китайски, смысл произнесённого был ясен по интонации — так могло звучать лишь начальническое распекание младшего служащего. Через минуту из-за скрытой дверцы пулей выскочил молодой китаец — худой, босоногий, в простой полотняной рубахе поверх коротких, до щиколотки штанов, с подносом и тряпкой в руках. Он метнулся к пустовавшему столику, оставленному посетителями всего минуту назад, и принялся наводить там порядок. Следом за ним из-за потайной дверцы вышел метрдотель, и Шумилов поразился перемене в его лице — оно сделалось гневно-ядовитым, губы сложились в злобно-гадливую гримасу, словно он только что провалился в выгребную яму. Но, сделав буквально шаг за порог и оказавшись опять в зале с посетителями, он моментально надел опять ту же елейную маску и засеменил через зал, поближе к входу, чтобы встречать новых посетителей.

Шумилов сделал заказ. Он бывал здесь прежде и новые непривычные блюда заказывал всегда с осторожностью и даже некоторой опаской, не стесняясь предварительно расспросить официанта, из чего они будут приготовлены. На этот раз Алексей Иванович заказал то, что раньше ему уже доводилось тут пробовать: овощной салат с острой морковью и солёными грибами, жареный эскалоп и три рисовых шарика со специями. Лёгкое ягодное вино, больше напоминавшее домашний компот из черешни с примесью какой-то неожиданной травяной отдушки, должно было придать обеду пикантность.

Подошедшие к половине второго часа пополудни Иванов с Гаевским подсели к Шумилову.

— Закажите, господа, что-нибудь, составьте мне компанию, — предложил Алексей Иванович.

Сыщики отнекиваться не стали. Агафон без малейших колебаний остановился на хорошо знакомой еде: куриной лапше, картофельных зразах, утке с овощами. Гаевский, напротив, склонился к блюдам экзотическим — он выбрал китайскую лапшу с креветками, жареные мидии со специями, рисовый пудинг. Посмотрев на выбор блюд Владиславом, Иванов надул губы:

— Тю-ю, какое странное предпочтение морских гадов нормальной человеческой еде! Ранее за тобою подобного не замечалось.

Гаевский от слов коллеги лишь небрежно отмахнулся:

Перейти на страницу:

Все книги серии Невыдуманные истории на ночь

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза