Скопец

Воскресенье пятого сентября 1880 года хотя и являлось выходным днём, всё же не отменяло для сыскных агентов явки в дом N 22 по Большой Морской улице. Сыскная полиция вообще работала в режиме довольно своеобразном: в случае расследования какого-либо «горячего» дела все прикосновенные к нему сотрудники выходили на работу ежедневно, невзирая на календарь, и исполняли свои обязанности сколь требовалось. По окончании же розысков Путилин отпускал сыщиков в отгул, равный продолжительности пропущенных выходных. Получалось и справедливо, и даже весьма удобно, просто следовало приноровиться к такому режиму. Единственным лицом, которое никогда не пользовалось заслуженными отгулами, являлся сам начальник Сыскной полиции: поле его деятельности было столь многообразно, сложно и ответственно, что Иван Дмитриевич не мог оставить свою должность даже на короткий промежуток времени и трудился в прямом смысле день и ночь семь дней в неделю.

Иванов и Гаевский явились к Путилину с докладом о посещении конторы братьев Глейзерс. Честно рассказав о деятельном и продуктивном участии Шумилова, который и дал им выход на это примечательное заведение, они подробно описали как само заведение, так и реакцию Наума Глейзерса на их расспросы.

— Банкиришко однозначно темнит, — уверенно заявил Гаевский. — У него не могло быть денег, потребных для покупки такого количества казначейских облигаций, не того он полёта птица. Договорённость с продавцом облигаций явно носила иной характер, нежели тот, о котором поведал нам Наум Глейзерс. Уверен, что он явно преследует цель скрыть от нас обстоятельства сделки, поскольку она преступна, и он сие прекрасно понимает.

— Вот что примечательно, — добавил Иванов, — Наум дал нам описание продавца в общем и целом напоминающее Николая Соковникова. Причём, желая сохранить за собою возможность манёвра в будущем, жидок не стал говорить, будто к нему приезжал сам Соковников; просто человек назвался этой фамилией, а кем он являлся на самом деле — да кто ж его знает? Улавливаете? Сие указывает на то, что Наум Глейзерс готовился к возможному нашему появлению и обдумывал линию своего поведения. Соковникова он, по нашему разумению, не видел, но приметы его уточнил у продавца облигаций.

— Я понял вас, — кивнул Путилин, — Вы подозреваете сговор Наума Глейзерса и продавца. Но может, всё было немного иначе: явился, скажем, Силивёрстов в банковскую контору, назвался фамилией Соковникова, а Глейзерс тупо взял и записал в журнал, будто именно Соковников к нему приходил. Другими словами, он доверился чужим словам, но умышленно вас в заблуждение не вводил.

— Глейзерс утверждал, что его посетил мужчина близко похожий на Соковникова: высокий, тучный, без бороды. Если бы Глейзерс действительно захотел сообщить нам приметы Селивёрстова, он бы сказал: продавец высок, суховат, имеет бороду средней длины. Я склонен думать, что именно Селивёрстов являлся на Полтавскую, но Наум не пожелал покуда дать нам верные приметы продавца.

— И наконец, ещё кое-что, — Гаевский поднял вверх карандаш, привлекая к себе внимание, — у нас, как вам известно, ваше высокоблагородие, имеются дневники Николая Назаровича Соковникова. Я почитал записи последних дней его жизни…

— Так-так, очень интересно, — насторожился Путилин.

— Никаких облигаций он никому продавать не собирался, нужды в деньгах не испытывал. В записи, датированной вечером двадцать второго августа, нет ни малейшего упоминания о поездке Соковникова в этот день в город и посещении конторы Глейзерсов. Ни слова, ни полслова.

— Что ж, господа, слова ваши меня убеждают, — решил Путилин, прихлопнув ладонью по столу, как бы ставя точку в разговоре. — Я попрошу о назначении ревизии банковской конторы Глейзерсов, прямо завтра этим и займусь. Ну, а сейчас, что ж, все свободны до завтрашнего дня. Все ж таки воскресенье!

Алексей Иванович Шумилов воскресный день посвятил поездке в Лесное, в гости к Василию Александровичу Соковникову. Оказалось, что обоим есть что рассказать друг другу. Прежде всего, племянник покойного миллионера поведал своему гостю о странном визите некоего Прокла Кузьмича Яковлева.

— Это какой-то незначительный купчик второй гильдии, — пояснил Соковников. — Явился ко мне и завёл разговор о том, что покойный Николай Назарович получил от петербургских скопцов право принять наследство, другими словами, он наследовал не по закону государственному, а по милости скопцов. Якобы, за разрешение получить деньги брата Михаила он отказался от дома, бывшего некогда резиденцией Кондратия Селиванова.

— Вот значит как? — Шумилов искренне засмеялся. — То есть по версии Прокла Яковлева, если бы скопцы не дали своего позволения, то Николай Назарович остался бы без денег брата?