Скопец

— А это им решать, когда начинать топить. Мёрзнут они по ночам, хозяева-то! Ночи у нас уже вполне осенние, а Наум Глейзерс тепло любит. И жена его тоже, — ядовито процедил Путилин. — Самое забавное в том заключается, что истопник вину свою поспешил признать, сказал, что был нетрезв и попросил у хозяина прощения за халатность. Наум Глейзерс, как нетрудно догадаться, сказал, что пентюха-истопника прощает, зла на него не держит и даже от должности не отставит! Какова басня, а-а?!

— Это всё белыми нитками шито, — заметил Гаевский.

— Разумеется, кто с этим спорит? — кивнул Иванов. — Кое-кто был уверен, что Наум Глейзерс прибежит в понедельник к нам и поспешит во всём чистосердечно раскаяться: и вора назовёт, и облигации их законному владельцу вернёт. Вот так возьмёт и запросто отдаст миллион… Как же-с! А господин Глейзерс подумал-подумал, да и решил от жирного куска не отказываться. Удивительно, правда, Владислав?

— Вот вам и проверка, вот вам и ревизия. А вкупе с нею и признание, — с горечью в голосе проговорил Путилин. — Документов нет, следов нет. Прижать нам этого Глейзерса нечем. Следует признать, что на этом ниточка, ведущая к похитителю наследства Соковникова обрывается.

— Ваше высокопревосходительство, а может попробовать надавить на этого Наума Глейзерса? — предложил Иванов. — Дадим понять, что не верим в естественную причину пожара, арестуем или хотя бы изобразим имитацию ареста…

— Ничего у нас не выйдет, господа, будьте же реалистами, — Путилин махнул рукою. — Да и что ему можно предъявить? Нечего. Тут надо говорить языком документов, а эмоции отправить на свалку. Следует признать, что пока они нас обыграли. Поэтому остаётся один путь — разработка Селивёрстова.

— Иван Дмитриевич, мы склоняемся к мысли, что управляющий, возможно, располагает каким-то тайником вне квартиры, — заметил Гаевский. — На чердаке или в подвале могут существовать клетушки, которые домохозяин разрешает жильцам использовать под разного рода склад: дрова, старая мебель, газеты.

— Хорошая идея, почему сразу не догадались отработать? — нахмурился Путилин. — Давайте порешим так… Владислав пусть отправится на Полтавскую, посмотрит на тамошнее «пепелище», изымет всю документацию, каковая осталась. Глейзерсы, разумеется, будут причитать, станут жаловаться на то, что без бумаг не смогут работать. На это наплевать! направляйте их ко мне, я найду, что этим мошенникам сказать. К тому моменту, когда они тут объявятся, я уже и ордером разживусь. А Агафон-свет-Порфирьевич, пусть поезжает к Селивёрстову, потолкается подле его дома… Желательно разузнать, чем живёт управляющий, с кем общается, может, что интересное и всплывет. Кроме того, давайте-ка, господа, не упускать из виду икону Святого Николая Чудотворца с дорогим окладом. А то мы как-то увлеклись облигациями, а икону упустили из виду. А посему надо будет пошерстить ювелиров — не попадала ли к ним часом эта икона? Вещь-то приметная! Из-за оклада её вполне могли пустить в продажу как украшение. Задачи ясны? — увидев кивающие головы, Путилин в присущей ему манере хлопнул по столу, словно бы ставя точку. — Тогда вперёд, орлы!

Когда Иванов вошёл во двор дома, где проживал Селивёрстов, ему показалось, что он вовсе и не уходил отсюда — до такой степени здесь всё осталось неизменным: все те же три тополя подле стены, непросохшие после ночного дождя лужи, дворник на лавке, деловито насаживавший на черенок метлы новую вязанку прутьев. Иванов направился прямо к нему.

— Помнишь меня, отец? — спросил сыщик, присев на краешек лавки. — Тебя, кажись, Поликарпом Матвеевым кличут, ничего я не путаю?

Дворник, увидев, кто именно перед ним, отложил работу в сторону и встал по стойке «смирно»:

— Так точно, ваше благородие! Прекрасно вас помню. А я именно Матвеев и есть.

— Да ты садись, не стой столбом! Вот подскажи-ка, Поликарп, Яков Данилович Селивёрстов у себя? Не съехал, ненароком?

— Никак нет, не съехал. Живёт по-прежнему. И то сказать, куда ему съезжать, у него же вперёд плачено!

— А скажи, есть ли у Селивёрстова кроме квартиры какие-нибудь подсобные помещения в доме — сарайчики, там, выгородки в подвале или на чердаке?

— Никак нет, ваше благородие, таковых в нашем доме не имеется. На чердаке бабы наши бельё сушат, а в подвале у нас ключи бьют, родники то есть.

— Как это — родники? — не понял Иванов.

— Так и есть, родники. Слой водоносный под домом близко к поверхности. И вода вкусная. Только надо всё время следить, чтобы они не заилились и не засорились, иначе вода перестанет уходить, и затопится подвал. Такое уже было однажды — так насилу прочистили. Мороки было!..

— Гм-м, интересно, — Агафон покачал головою, — и дом стоит, не рушится?

— Как видите, стоит. Уж годков сорок…

— Ну, хорошо, а есть ли у Селивёрстова женщина, сожительница или просто… для души, для тела…?

— Об том не знаю, ваше благородие, он мне не докладывает. Знаю точно, что в нашем дворе ни за кем не волочится, это точно. Сурьезный мужчина.

— А как же он живёт, совсем без женской руки? Кто ж ему убирает, готовит?