Скопец

— Так-так-так, Анастасия, очень хорошо, — обрадованно закивал Иванов. — А раньше Селивёрстов запрещал тебе чисткой обуви заниматься?

— Так в том-то и дело, что всегда чистила! Правда, он раньше мало тут жил, бывал редко, но я завсегда ему сапоги начищала. Да разве ж только ему? почитай, каждому, кто нанимает убирать. Это как часть работы — за платьем проследить и обувь вычистить, но за это всегда доплачивают.

— А он как-то объяснил, что в этот раз ему не понравилось?

— Да никак не объяснил, заорал просто как бешеный — не смей трогать, не прикасайся… на меня вообще-то никто так никогда не орал. Все господа ведут себя достойно и завсегда моей уборкой довольны. Вот пусть женится и орёт на жену — ей полагается терпеть от мужа всякое, а я терпеть не стану. Уйду и всё тут, ей-Богу, уйду…

— А вот насчёт жениться: у Селивёрстова есть на ком?

— Про то не знаю. Вряд ли… Скареда он, а на жену-то хошь — не хошь, а придётся тратиться… да и кто пойдет за него такого? старый, да ещё и жадный в придачу. Разве ж что от полной тоски и нужды беспросветной. Вот предложи мне — не-а, не пойду, мне такого не надо, лучше пол буду мыть, чем попрёки за каждый кусок хлеба терпеть.

Иванов поймал себя на той мысли, что ему кажутся неожиданно забавными рассуждения этой поломойки, в которых сквозили самостоятельность и решимость, весьма неожиданные при её молодых летах и низкой доле. Помимо этого история с сапогами врезалась сыщику в сознание. Селивёрстов производил впечатление человека рассудительного, сдержанного, а такие люди вряд ли опустились бы до такой безобразной сцены с прислугой без веской на то причины. Иванов мысленно укорил себя за то, что во время обыска они так опростоволосились, не осмотрев обувь подозреваемого. Сейчас же загвоздка заключалась в том, что для проведения осмотра сапог нужен был новый ордер. Даже если при осмотре сапог им удастся найти некую важную улику, её невозможно будет приобщить к делу, если только изъятие состоится без надлежаще оформленного ордера.

А потому, прежде чем отправляться к Селивёрстову на новый обыск, надлежало получить от следователя необходимый документ.

11

Во вторник 7 сентября 1880 года Агафон Иванов и Владислав Гаевский явились к товарищу прокурора Следственной части Отлогину Ивану Андреевичу, в чьём ведении находилось проведение расследования по факту кражи имущества и денег покойного Соковникова. Выслушав сыщиков, пожилой уже прокурорский чиновник как будто даже вздохнул с облегчением:

— Слава Богу, что наконец интересные идеи появились. Признаюсь, я уже хотел просить Ивана Дмитриевича Путилина направить вас по ювелирным лавкам и ломбардам с описью ценных вещей Соковникова. Понимаю, что это уже от безысходности, но теперь-то, надеюсь, что-нибудь у нас и выгорит.

Разговор этот проходил в так называемой «прокурорской камере» в тюрьме на Шпалерной улице — сюда на допрос следователю приводили арестантов. В отличие от обычных камер, эта имела все атрибуты типичного кабинета — тут находились письменный стол с бумагой и письменными принадлежностями, пара стульев, скамья. Правда, в отличие от обычного кабинета, все предметы казённого интерьера были привинчены к полу, дабы сделать невозможным их использование в качестве оружия. Тихий, вежливый Иван Андреевич, похожий внешностью и повадками на скромного сельского врача, в этой мрачной обстановке казался человеком не на своём месте, хотя на самом деле слава о нём шла как о толковом знатоке своего дела, принципиальном и дотошном.

— Есть любопытные сведения, могущие представить интерес для вас, — продолжал между тем Отлогин. — В рамках настоящего расследования я допросил игумена Никодима, настоятеля подворья Валаамского монастыря в Санкт-Петербурге. Этот человек лучше прочих знал икону Святого Николая Чудотворца, так вот он рассказал, что оценку её проводил придворный ювелир Генрих Гау. Я попрошу вас, Всеволод Андреевич, — следователь кивнул Гаевскому, — наведаться к почтенному к ювелиру, дабы получить возможно более полное описание иконы — точный размер, количество и тип драгоценных камней в её окладе, жемчуга, масса золота и тому подобное.

Владислав не мешкая отправился на розыски Генриха Гау, Иванов же потратил некоторое время на ожидание оформления обыскного ордера. Товарищ прокурора вручил ему документ с напутствием:

— Действуйте, Агафон, с выдумкой и инициативнее, глядишь на этот раз повезёт!

— Я ему, Иван Андреевич, как снег на голову свалюсь! — пообещал сыщик. — Чует моё сердце, в конце концов мы его прижучим.

Со Шпалерной Агафон Порфирьевич прямиком направился на Петроградскую сторону, на Малую Посадскую улицу. По пути заехал в околоток, взял с собою знакомого квартального надзирателя и его помощника. Так втроём полицейские и вошли во двор. Дворник, в который уже раз за последние дни увидав Иванова, даже и не удивился, встал по стойке «смирно», не дожидаясь, пока полицейские приблизятся.

— Ну что, Поликарп, известный тебе человек дома? — Иванов даже не стал называть Селивёрстова по фамилии, поскольку был уверен, что дворник поймёт его правильно.