Читаем Скопец полностью

Наум Карлович двинулся по коридору в сторону кассового зала, Иванов сделал шаг за ним. Глейзерс тут же остановил его рукою:

— Подождите меня здесь!

— Нет уж, господин банкир, вместе пройдём! Или вы думаете, будто я отдам вам в руки эти облигации, и вы с ними пойдёте в другую комнату?

— Ну, ладно, коли так, следуйте тогда со мною, — Глейзерс как будто бы даже растерялся от такого хода мыслей сыщика. — В чём вы меня подозреваете? Я по вашему их разорву, что ли? Сожгу? Съем?

— Подмените, — мрачно отрезал Иванов.

Полицейские прошли в большую комнату о трёх окнах, служившую кассовым залом; Наум Карлович, открыв один из письменных столов, извлёк из него толстенную — страниц на тысячу — амбарную книгу с прошитыми контрольной нитью листами, с грохотом бросил её на стол и уселся подле на стул.

— Извольте назвать номер какой-либо из ваших облигаций, — провозгласил он важно, открывая книгу.

— Ну, скажем, пятьдесят четыре-три пятёрки, — ответил Иванов.

Глейзерс принялся листать гроссбух. Не прошло минуты, как он возвестил:

— Вот-с, вижу, что четыре облигации, как раз одна из них с тем номером, каковой вами назван, были проданы не далее как вчера моим работником Леонидом Майором.

Проверка номеров трех остальных облигаций также показала, что они продавались именно здесь и в то же время, что и первая облигация.

— Очень хорошо, — удовлетворённо проговорил Иванов. — Стало быть вы признаёте, что продажа осуществлена вашей конторой.

— Ну да, признаю.

— А скажите, пожалуйста, каким путём эти облигации попали к вам в руки?

— Знаете, господин полицейский, я вообще-то совсем не обязан вам такого рода отчётом, — ядовито ответил Наум Карлович. — Облигации эти пущены Правительством в свободный оборот, и я могу с лёгкой совестью скрыть фамилию продавца, указав на тайну банковских сделок, гарантированную Высшими Властями Российской Империи, но… дабы исключить всякие подозрения на некую мою злокозненность, и в знак моего искреннего желания помочь нашей дорогой полиции я… я отвечу вам…

— Да уж будьте так любезны, господин Глейзерс!

— Примерно две недели назад большую пачку казначейских облигаций семьдесят пятого года эмиссии мне принёс некий незнакомый господин, назвавшийся Соковниковым.

— Вот так, да? — пробубнил Иванов, быстро переглянувшись с Гаевским. — И как выглядел этот самый «Соковников»?

— Крупный телом, лет, эдак, за пятьдесят, без бороды и усов, хорошо одет, важный в манерах.

— То есть вот так просто зашёл человек с улицы и предложил пачку облигаций? — вклинился в разговор Гаевский.

— Да-с, именно так. Представьте себе. Клиенты к нам именно так и попадают: идут по улице, заходят через дверь и предлагают то одно, то другое: то депозит открыть, то акции у них купить.

— Найдите, пожалуйста, в «Журнале текущих операций» запись о покупке облигаций у Соковникова, — попросил Иванов.

Глейзерс запыхтел, принялся листать амбарную книгу, изредка шепча что-то типа «не здесь», «раньше-раньше». Наконец, после довольно продолжительных розысков, он торжествующе возвестил:

— Вот, пожалуйста, нашёл! Двадцать второго августа Николай Назарович Соковников осуществил продажу двух тысяч ста пятнадцати казначейских облигаций с пятипроцентным купоном семьдесят пятого года выпуска. И даже номера облигаций указаны!

— Когда вы стали торговать этими облигациями?

— Двадцать седьмого числа.

— А почему не сразу?

— Не видел в том целесообразности, господин полицейский, — ядовито отрезал Глейзерс. — Мой товар; когда хочу, тогда и торгую!

— И что, выгодно ли Соковников сбыл вам свои облигации? — полюбопытствовал с самым невинным видом Гаевский. — За сколько уступил? По пятидесяти копеек за номинальный рубль или до тридцати «сбросил»?

Банкир прекрасно понял саркастический подтекст вопроса. С видом оскорблённой невинности он поднял лицо от журнала и посмотрел на Гаевского:

— А в чём, собственно дело? Вы меня как будто в чём-то подозреваете?

— Советую вам отвечать на вопрос и не артачиться.

— Котировки на момент покупки тайны не составляли. Соковников согласился продать ниже нормальной цены, лишь бы только я купил всё и сразу. Как говорится, оптом — со скидкой. Посчитали по пятьдесят три копейки за рубль. Он сказал, что болен, желает ехать за границу, деньги нужны. Так отчего же не помочь человеку?

— Ну-ка, покажите мне свой журнальчик, — приказал Гаевский.

Он взял в руки «Журнал текущих операций» и принялся его читать. В самом низу страницы помещалась датированная двадцать вторым августа запись о приобретении у Соковникова Н. Н. казначейских облигаций с пятипроцентным купоном на сумму в пятьсот сорок пять тысяч рублей серебром. Две строки мелкого, едва читаемого текста. Гаевский, увидя эту запись, даже присвистнул. Вытащив из внутреннего кармана пиджака лупу, принялся внимательно изучать подпись. Затем передал журнал и увеличительное стекло Иванову.

Агафон некоторое время в полной тишине рассматривал строчки внизу страницы, затем посмотрел записи, сделанные выше, полистал журнал. Вернув лупу Владиславу, усмехнулся:

Перейти на страницу:

Все книги серии Невыдуманные истории на ночь

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза