Скопус. Антология поэзии и прозы

Марине Веселовской — двадцать семь.
Мне — двадцать. Евпатории — семьсот.
Купальнику зеленому — неделя.
А морю и медузам — не известно.

Приморскому бульвару — возле ста,

и он пустой. Один ларек торгует
сосисками, вином и шоколадом,
где на обертке — якорь золотой.
Вино — мускат.
               Марине — двадцать семь,
мускату — пять, купальнику неделя,
мне — двадцать, Евпатории — семьсот.

1976

Уборка

Дворы, дворы — во мгле игры,
щербатый снег поукатали.
За нашими за воротами
стоят ледовые бугры.

А между ними — тлеет лаз,

хрипят горелые бумаги,
зола корежится — от влаги
щепоткой черною сошлась.

1970

Обращения (из Дионисия Софиста)

1

Добрый день,
            владелица белого телефона,
блондинка с ног до головы.
Я нынче Вас не целовал
и завтра Вас не поцелую,
(а может вовсе не приду) —
оставлю Вас про черный день.

2

Серебряная,
добрый день.
Ладонь твоя колется.
Пальцы в кольца продень,
пальцы в кольца.

Не грешно бы им прозвенеть

за мою удачу —
я не плачу, серебряная, о нет,
я не плачу,

по твоим ледяным листам,

по канве соли.
Только очень я тихий стал
и невеселый.

1967

«Сгину, сдохну, околею…»

Сгину, сдохну, околею
мутным крылышком звеня.
Облепили Балаклею
ледяные зеленя.

…Неохота потакать

токарю и пекарю,
неохота подыхать —
потому и бегаю.

Александр Радовский

Самый последний звонок (Одноактная пьеса для одного актера)

Комната небольшой холостяцкой квартиры: книги, стол с телефоном, диван, телевизор, экран которого зрителю не виден. Мужчина лет 55 внимательно слушает, что происходит за дверью, потом яростно колотит по ней кулаками.

— Я хочу в уборную! Откройте! (Никакого ответа. Порыв бешенства прошел так же внезапно, как и возник.). — В уборную-то я имею право сходить или нет? — сказал он упавшим голосом. — Это десятый этаж, с десятого этажа ведь я не убегу! — крикнул он снова. — Да и стар я уже бегать… Хотите, я пойду туда без штанов? Без штанов я уж точно не убегу. (Ответа нет.).

Косясь на дверь, он осторожно снял трубку телефона и набрал номер. Никто не ответил. Он набрал другой. Снова нет ответа. Он набрал третий.

— Морис?.. Да, я. …А ты что: сам не знаешь, как мои дела? Ты не читал газету? …И про меня ничего нет? Ты уверен? …Посмотри внимательно: это должно быть на первой странице! …Значит, на второй! Или на третьей! …Что?! Их тоже?? …Потому что меня тоже взяли! …То, что слышишь. Я даже в собственный сортир не могу… Но их взяли в Филадельфии, а меня… Но все равно: они бельгийцы, а я. …Ну и что же, что их одиннадцать? Когда речь идет о человеческой жизни, разве количество… Послушай, Морис, о чем мы спорим? Если тебе наплевать, что я… Я знаю, что тебе не наплевать, иначе бы я… Двадцать тысяч. Сначала они требовали пятьдесят, но я сказал, что пусть тогда убивают сразу… Ты же прекрасно знаешь, что после той операции у меня не осталось ни гроша! …А я и не подозреваю, что ты миллионер, я просто думал, что если тебе не наплевать… …Но двадцать тысяч, в конце концов, не такая гигантская сумма… Хорошо, пусть гигантская, я согласен, но… Еще вчера ты ни про какие Багамские острова не заикался! …Почему не понимаю? Я все отлично понимаю: крошка должна отдохнуть, а я должен подохнуть. …Пессимист? А ты что, на моем месте прыгал бы от радости? …Счастливого полета. Надеюсь, что вас не захватят в воздухе. …Ну и что, что застраховался? От пули в лоб ты тоже застраховался? Ладно, мне некогда. (Вешает трубку.) Св-во-лочь!

Он включил телевизор и попал на детскую передачу:

«Бабушка, а почему у тебя такие большие глазки?» — Это чтобы лучше видеть тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — Это чтобы лучше слышать тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»