Скопус. Антология поэзии и прозы

— Анна? …Не узнаешь? …Нет, не Ян. Да, это я. …Сколько лет… Много воды утекло, верно? …Что узнал? (Он подскочил на месте.) Тебя тоже? …Меня тоже. О, Господи! Какой выкуп они требуют? …Они с ума сошли! Через два часа (он посмотрел на часы) двадцать две минуты. А у тебя? …Почему у тебя нет часов? Впрочем, ты всегда была со странностями. Ну хоть примерно? …Да ведь это всего-ничего! Ты звонила куда-нибудь? Есть шанс достать эти деньги? …У меня тоже нет. Хотя мне нужно не двести тысяч, а всего двадцать. А что полиция? Ведь твой Стив… Два года назад? Прости, я не знал… Господи! Что же нам делать? …Что значит: «ничего не надо делать»? Если ничего не делать, нас тоже убьют, понимаешь ты это или нет?! …Может, мы и заслужили. Даже наверное. Но я не хочу, чтобы меня убивали! Ты знаешь, как они убивают? Читала? …Я забыл, что ты их сроду не читаешь. Так вот: они ранят, но так, чтобы невозможно было спасти, чтобы человек промучился месяц, прежде чем сдохнет. Или введут медленно действующий яд, который постепенно тебя парализует… Ты помнишь Вайсберга? На нашей свадебной карточке он стоит справа от Луиса. …Да, рыжий. Так вот: он мучился три недели и никакие наркотики не помогали. Они потребовали с него миллион. Даже ждать не стали: «Нету денег? Получай!» Но он-то хоть жертвовал на Израиль, за это они и взбеленились. …Ясное дело, знал бы — уехал бы туда. Он всю жизнь собирался. Но я-то вообще не еврей, за что меня? …Хиггинса тоже? О Боже! Я не знал. Ну, он никогда не умел держать язык за зубами. Я не думаю, что из-за денег, у него их сроду не было. …Ну давай что-нибудь придумаем! Мы ведь не кролики, чтобы сидеть и ждать, когда. …Чушь это, чушь, вздор! Ты могла бы нажать на полицию. Ведь Стив был там большая шишка. Тебя-то они обязаны спасти. Попытались бы, по крайней мере. …Я знаю, что всех невозможно, но некоторых они все-таки спасают. Так почему не нас? …Если человек боится смерти, это еще не значит, что он трус. Хорошо, пусть я трус — так за это меня убивать? И бросать на произвол судьбы? …Говорю тебе еще раз: про Хиггинса я слышу в первый раз. Про Вайсберга слышал. И про Леоне. Но чем я мог им помочь? Я что — начальник полиции? Или Джеймс Бонд? У меня даже пистолета нет. Я стрелять не умею и не хочу уметь! Все, что я хочу, — это чтобы меня оставили в покое! …Послушай, не зли меня. Мы, слава Богу, разошлись сто лет назад, так что я тебе не обязан… Я знаю, что ты не желаешь мне зла. …Ну хорошо, пусть я такой-сякой, подонок, трус и прочее. Но ты-то — собрание всех совершенств: тебе-то за что такая судьба? …А как это ты могла бы мне воспрепятствовать? Если я хочу быть трусом и подонком, кто может… Чушь! Мы все живем в демократической стране, и никто не имеет права, в том числе и жена… Послушай, Анна: мы тратим время, которого у нас нет. Позвони друзьям твоего Стива… Но я хочу жить! Пусть спасут меня, если ты не хочешь, чтобы спасали нас обоих. …Я пытался. Неужели ты думаешь, что я не пытался? Думаешь, мне так просто было звонить тебе, после всего того, что… Тебе легко говорить: ты веришь в Бога и не веришь в смерть. А я наоборот. …Никто мне не мешает! Но как может человек верить, когда он не верит? Всю жизнь не верил! …Что значит: не суетиться? Если я не буду суетиться, они меня зарежут, как барана! …Все это чушь, красивые слова! В смерти важно не то, как ты умер, а что ты умер! …Меня волнует не то, что мне нечего вспомнить перед смертью, я то, что я не могу вспомнить никого, кто мог бы мне помочь. …Конечно, я неисправим. …Не в моем возрасте. Что?! Они идут?!.. Анна, я… О Боже!.. Анна! Анна!! …Анна!!! …Сволочи! Что вы с ней делаете?! (Заорал он в трубку, потом обмяк, положил ее на рычаг и заплакал.)

Он проглотил таблетку и несколько успокоился. Последний раз он звонил нехотя, словно по инерции, словно потому, что так нужно. Голос его тускл, невыразителен.

— Сержант? Это снова я. …Как я могу не нервничать, интересно? Пока они приедут с аэродрома, меня прикончат. Ради чего я всю жизнь платил налоги? Чтобы в конце концов меня бросили как собаку? …Вшивого шейха из Хренландии защищают, хотя на него никто и не покушается, а честного гражданина… Хорошо, я жду. (Он бросил трубку на рычаг.) — Если бы я мог молиться… Да и забыл все… Отче наш, — начал он неуверенно, — Отче наш, иже еси на небеси… Отче наш, иже еси на небеси… (Дальше первой строчки он ничего вспомнить не смог и заплакал. Потом, как испорченный патефон, он начал повторять одну и ту же застрявшую в памяти фразу. С нарастающей силой:) — Отче наш, иже еси на небеси!