Холодная дрожь пробежала по моему телу; я вскочил со стула в приливе ужаса. Приблизившись к открытому окну, я посмотрел на пеструю уличную жизнь, и мои мысли вернулись к тем странным вещам, которые я видел на востоке… я вспомнил лицо египетской танцовщицы, воскресшей после двухтысячелетнего погребения и столь похожей на Сибиллу, потом видение Прекрасного Града и женщину с покрытой головой, лицо которой я жаждал видеть, и я начал дрожать все более и более, по мере того, что мой ум, помимо воли, сплетал настоящее с прошлым, соединяя их в какое-то неразрушимое звено… Неужели я опять сделаюсь жертвой властей тьмы? Может быть, какое-нибудь невольное греховное желание подвергло меня новым мучительным искушениям?
Угнетенный этими ощущениями, я оставил работу и вышел на свежий воздух… была уже поздняя ночь… и светила луна. Я тронул письмо Мэвис; оно лежало близко к сердцу, как бы предохраняя меня от всякого искушения. Я жил невдалеке от Вестминстерского аббатства, и инстинктивно направил шаги к памятнику, хранящему останки стольких королей и великих деятелей. Сквер был почти пуст, я умерил ход и тихо побрел в направлении старого дворцового двора… внезапно тень упала предо мной и, подняв голову, я очутился лицом к лицу с… Лючио! Он был таким же, как всегда; совершенное воплощение совершенного человека; его лицо бледное, горделивое, грустное и презрительное, блеснуло как звезда. Он посмотрел на меня в упор, и вопросительная улыбка заиграла на его губах…
Мое сердце почти перестало биться… я вздохнул быстро, порывисто… дотронулся до письма Мэвис, потом твердо и непоколебимо ответив на его взгляд, безмолвно отстранился. Он понял меня; его глаза заблистали знакомым ярким блеском, он также отстранился и дал мне пройти. Я продолжал свою прогулку, ошеломленный и словно во сне; достигнув улицы против парламента, я остановился на минуту, чтобы прийти в себя. Тут я опять увидал его величественный человеческий облик, с лицом ангела и тоскующими печальными глазами. С обычной грацией движений он вышел на открытое место, освещенное луной и остановился, как будто кого-то дожидаясь. Меня? Нет! Я повторил имя Бога, собрал всю свою веру, и хотя безумно боялся собственного малодушия, — ничего другого я уже не боялся! Я тоже приостановился… через некоторое время несколько членов парламента появились из-за угла, один или двое из них поклонились Лючио как другу, другие видимо не знали его. Он все-таки продолжал ждать, и я тоже. Наконец, когда часы на башне пробили без четверти одиннадцать, господин, в котором я узнал одного из наших министров, прошел по площади, быстро направляясь к парламенту… тогда, и только тогда, Лючио двинулся вперед с улыбкой. Радушно приветствуя министра знакомым звучным голосом, он взял его под руку, и они пошли, о чем-то серьезно разговаривая. Я следил за ними, пока они не исчезли… Я увидал, как они взошли по лестнице и скрылись в дверях дома английского правительства, дьявол и человек вместе, как близкие друзья…