Скорбь сатаны

Капитан покачал головой и оставил меня. Я убежден, что он посчитал меня за сумасшедшего; однако сам я вполне сознавал, что никогда еще не был в более здравом уме. Я великолепно понимал вое несчастье, иначе говоря, великое счастье, которое было дано мне: возможность добыть нечто ценнее мешков золота; в потере моего земного богатства, я увидал работу столь милостивого и жалостливого Провидения, что исполнился еще большей надеждой, чем прежде. Перед моим внутренним взором поднялось видение божественной и прекрасной необходимости работы, для достижения счастья, этого величественного и неоцененного Ангела труда, который образовывает человеческий ум, укрепляете его руки, направляет его душу, очищает его страсти и поддерживает его физически и нравственно. Прилив энергии и здоровья наполнил мои вены и я поблагодарил Бога за предложенный мне случай искупления моего прошлого. В каждом человеческом сердце должна быть благодарность за всякий Божий дар; но ничто не требует столько благодарности Творцу, как призыв к работе и возможность исполнить ее.

Англия наконец! Я простился с добрым кораблем, спасшим меня и со всей командой, которая узнав мое имя, смотрела на меня не то с любопытством, не то с жалостью. Мой рассказ о том, что я потерпел крушение на яхте друга, был принят беспрекословно и все избегали спрашивать меня о случившемся, так как общее впечатление было, что все, не исключая моего «друга», погибли, и что мне тяжело об этом вспоминать. Я не входил ни в какие объяснения и был рад, что этим дело закончилось; но я не забыл послать доктору и капитану хорошее вознаграждение за их доброту и заботу. Судя по письмам, которые я получил от них, они остались более чем довольны тем, что получили, и я думаю, что последние остатки моего бывшего богатства принесли свою долю пользы.

Возвратившись в Лондон, я поехал в полицейское управление и прекратил дело о преследовали Бентама и Эллиса.

— Назовите меня сумасшедшим, если хотите, — сказал я удивленному начальнику сыскного отделения. — Мне все равно. Но пусть эти мошенники остаются при украденной ими дряни, это золото принесет им такое же проклятие, какое оно принесло мне. Это чертовские деньги! Половина моих миллионов уже ушла, так как в день свадьбы, я положил их на имя жены, и по моему же желанию после ее смерти, они перешли к ее отцу лорду Эльтону. Я обогатил родовитого графа, а теперь вряд ли он одолжит мне хотя бы десять фунтов! Однако я его и спрашивать не стану; остальное ушло на всеобщую трату порчи и разврата; пусть оно там и остается. Я не буду стараться вернуть своего состояния. Я предпочитаю быть свободным человеком!

— Но ради принципа! — прервал меня начальник с негодованием. Я улыбнулся.

— Принцип уже исполнен, сказал я. — Тот, кто обладает слишком большим богатством, создает воров и мошенников; он не имеет права требовать честности. Пусть банк преследует моих поверенных, если хочет, но я этого не сделаю. Я свободен! Свободен работать за существование; и я буду наслаждаться своим заработком; а то, что я унаследовал, я успел возненавидеть!

Я оставил его, взбешенного и удивленного; через несколько дней, газеты наполнились странными отзывами обо мне, некоторые из которых были совсем ложные. Меня называли и сумасшедшими беспринципным, останавливающим ход правосудия и т. д. и т. д. Для полной картины, кто-то откопал мою книгу и разнес ее с такой желчью, что я невольно вспомнил свою анонимную критику на Мэвис Клер. Но результат получился самый неожиданный; под напором внезапного капризного ветра, публика набросилась на моего литературного первенца, взяла его, приласкала, прочла, нашла в нем качества, которые понравились ей и начала раскупать ее тысячами… Прозорливый Моррисон, в качестве честного редактора, прислал мне поздравительное, но удивленное письмо с приложением ста фунтов и обещанием прислать еще, если спрос на мою книгу продолжится.