Скорбь сатаны

— Я верую в Бога, — прошептал я, и пока еще слова дрожали на моих губах, я увидал солнце! Солнце милой земли! Знакомое радушное светило, эмблема Божеской защиты — его золотой ободок показался на востоке, озаряя могучий образ поднимавшиеся к небесам с темными распростертыми крыльями, широко раскинутыми по небесному своду! Еще раз… Еще один раз… Знакомое лицо взглянуло на меня, я увидел тоскующую улыбку… Глубокие глаза, горящие вечностью печали… Потом меня насильно погрузили вниз, все ниже и ниже, и глубокая, как бездна, холодная могила закрылась надо мной…

Глава сорок вторая

Синее море, синее небо и надо всем, божественный солнечный свет! Вот, к чему я очнулся после продолжительного беспамятства; меня несло по широкому океану, крепко привязанный к деревянной балке: я не мог двинуть ни рукой, ни ногой; после одной или двух попыток освободиться, я покорно предался своей судьбе, и продолжал лежать на спине и глядеть на лазурную высоту небес, убаюканный тихим колебанием моря, ласковым как материнские объятия. Один с Богом и природой я, человеческий атом, несся вперед, потерянный, но найденный. Потерянный на этом широком море, которое вскоре послужит могилой моему телу, но найденный, так как я вполне сознавал существование и пробу ждет Бессмертной своей души, этой божественной неразрушимой сущности, которая единственная имеет значение в глазах Творца. Я должен умереть скоро и неминуемо; так думал я, пока волны качали меня в своей широкой колыбели, изредка брызгая на меня холодными струями; что мог я сделать теперь, безнадежный и присужденный к смерти, чтобы искупить свое прошлое? Ничего! Только раскаяться… но могло ли столь позднее раскаяние удовлетворить законы вечного правосудия? С грустью и смирением, я размышлял над этим вопросом — мне было дано испытать ужасную истину безусловного существования духовного мира, окружающего нас, а теперь, я был брошен на поверхность моря, как ничтожная вещь; я чувствовал, что то краткое время, которое мне оставалось в этом мире, было действительно моим последним испытанием, как это мне сказал враг человечества, которого в уме я еще называл Лючио.

— Если бы я только смел, после целой жизни отрицания и богохульства — если бы я смел обратиться к Христу, — сказал я, — отверг бы Он меня, этот Божественный Брат и Друг человека или нет?

Я шепнул этот вопрос небу и морю… таинственная тишина, невозмутимое спокойствие, наполняли воздух… Другого ответа не было: только глубокий чарующий мир постепенно заполонил мою беспокойную совесть, мою терзавшуюся душу, наболевшее сердце и усталый ум. Я вспомнил слова, слышанные давно и почти забытые: «Тот, кто обращается ко Мне, того я не отвергну». Вглядываясь в светлые небеса и лучезарное солнце, я улыбнулся, и вполне отдавая себя Божией воле, я прошептал слова, которые в моей страшной агонии, спасли меня:

— Я верую в Бога! Чтобы Он не выбрал для меня в жизни, в смерти, и после смерти, все будет хорошо!

И закрыв глаза, я отдался милосердию мягких волн и с теплыми солнечными лучами, согревавшими мне лицо, я заснул безмятежным сном.

Я проснулся с криком; ледяная дрожь била мое тело, грубые радушные голоса звучали в моих ушах, и сильные руки развязывали мои узы… я лежал на палубе большого парохода, окруженный толпой матросов; солнечный закат пылал на поверхности моря… Меня осаждали вопросами, но ответить я не мог… мой язык высох и распух… когда меня подняли на ноги, я стоять не мог от крайнего утомления. Смутно и со страхом, я оглянулся; неужели этот огромный корабль с дымящимися трубами и шумящей машиной тоже чертово судно, плавающее по морям! Слишком слабый, чтобы говорить, я вопросительно развел руками… широкоплечий добродушный матрос выдвинулся и посмотрел на меня с сочувствием.

— Это английский пароход, сказал он, и мы идем в Саутгемптон. Рулевой приметил вас в воде, мы остановились и послали за вами спасательную лодку. Где произошло крушение? Не осталось ли еще кого-нибудь в живых?

Я посмотрел на него, но не мог ответить. Самые странные мысли толпились в моем уме, вызывая во мне одновременно дикий смех и неудержимые слезы. Англия! От этого слова все клетки моего тела задрожали… Это маленькое место на маленьком земном мире, но как я любил его! Я сделал жест безумной радости, но ничего не сказал; даже если бы я мог заговорить, — никто не поверил бы моему рассказу… и я опять лишился чувств…