Скорбь сатаны

— Вперед, Амиэль! — вновь произнес печальный голос, — вперед, туда, где человеческая пядь не ступала, к самому краю света!

К толпе бледных и страшных лиц прибавились еще многие, огненные крылья еще пламеннее засверкали, рыданья, жалобные крики, стоны раздались со всех сторон… Опять трескающийся лед зашумел, как подводное землетрясение и, невзирая на окружавшие его ледяные стены, корабль понесся вперед. Смутно, с кружащейся головой, как в безумном сне, я увидал, как огромные блестящие глыбы зашатались, тяжелый ледяной город затрясся до фундамента, светлые верхушки упали и исчезли, башни подкосились, рушились, ввергаясь в морскую бездну, и огромные ледяные горы раскололись как тонкое стекло, под напором яхты, направленной чертовскими крыльями ужасной команды. Но куда мы двигались? Я не смел думать, мне казалось, что я уже умер! То, что я видел, не было похоже на знакомую мне землю. Я решил, что нахожусь в потустороннем мире, тайны которого вскоре и к своему горю узнаю.

Вперед, вперед, мы неслись все быстрее. Я не спускал напряженного взора с величественного образа, неподвижно стоявшего предо мной, с этого врага, коего глаза горели вечностью печали! Лицом к лицу с этим бессмертным отчаянием, я почувствовал себя ничтожным, какой-то неважной былинкой, достойной лишь уничтожения! Крики и стоны теперь прекратились, мы неслись вперед в угрожающем безмолвии, и тем временем бессмертные жизненные драмы, невообразимые печали витали вокруг меня в красноречивом молчании грустных лиц, во внушительном учении страшных глаз….

Вскоре, мы оставили за собой ледяные преграды. Яхта очутилась на темном море, тихом как озеро, и блестящее серебристыми отливами в широких, дружелюбных лучах полного месяца… По обе стороны тянулись извилистые берега, обогащенные роскошной растительностью, а за ними виднелись туманные очертания далеких пунцовых гор. Маленькие волны тихо журчали между скалами, лаская мирное прибрежье. Благовонные запахи наполняли воздух и мягкий ветерок блуждал… Неужели это был Потерянный Рай, эта полутропическая полоса, спрятанная за материком льда и снега? Внезапно, с вершин высоких темных деревьев, раздалось пение какой-то птички.

И так сладка была эта песнь, столь отрадна ее мелодия, что мои усталые глаза наполнились непрошенными слезами! Чудные воспоминания хлынули в мой мозг и, жизнь на благодушной, солнечной земле, показалась мне несказанно дорогой и ценной. Случайности жизни, радости, чудеса и благословение, коими Творец щедро одарил неблагодарное племя, все это внезапно показалось мне удивительными чудесным! Ах, если бы мне дали еще раз такую жизнь для искупления прошлого, для собирания драгоценных потерянных минут, для того, чтобы жить, как должен жить человек, исполняя волю Божью, в дружбе со своим ближним… Незнакомая птица продолжала заливаться. Никогда еще я не слыхал такого упоительного пения! И пока эти мягкие ноты падали одна за другой в таинственную тишину, бледная тень отделилась от ярко-красных крыльев, тень женщины окутанной своими волосами! Она приблизилась к краю судна и облокотилась на него, подняв ко мне свое измученное лицо. Это было лицо Сибиллы! Я еще смотрел на нее, когда внезапно, она упала на палубу и зарыдала. Вся моя душа заныла… Я понял, чем она могла быть и чем была… Я понял, что терпение и высокая любовь могли бы сделать из нее ангела…

И, наконец, я пожалел ее. До тех пор я ее не жалел!

Много знакомых лиц смутно предстали предо мной, как бледные звезды в туманную ночь — лица умерших, истерзанных горем и угрызениями совести. Один образ тихо побрел мимо меня, в кандалах блиставших золотом: в нем я узнал своего бывшего товарища Кэррингтона, — другой, корчившийся в какой-то горькой муке был никто иной, как несчастный игрок Линтон, поставивший свою бессмертную душу в виде последней ставки. Я даже увидал своего отца усталого, изнеможденного и задрожал в страхе, что та, которая умерла, производя меня на свет, тоже покажется мне, окруженная этими ужасами. Но нет! Слава Богу! Я никогда не увидал ее. Душа моей матери не заблудилась по пути к Раю!

Опять мои глаза вернулись к Повелителю этой таинственной сцены, к Падшему Ангелу, величественный облик которого, казалось, наполнял теперь все небо и всю землю. Огненная слава витала вокруг него, он поднял руку… Корабль остановился, и смуглый кормчий застыл неподвижным у руля. Вокруг нас земля, озаренная луной, расстилалась как яркий и невыразимо прекрасный сон в волшебном царстве, а незнакомая Божья птичка продолжала петь, так упоительно, так сладко, что даже истерзанные души ада должно быть почувствовали минутное облегчение…