Скорбящая вдова

Явившись странником шесть лет тому, он обещал весной вернуться, снять скорбный саван и в белые одежды нарядить. Она ждала и черное носила все эти годы, а вкупе – прозвище. На радость Аввакуму, поскольку даже он не ведал истины. И вот сподобился, прислал, когда вериги уж в плоть вросли…

Потешив взор нарядом и убранством, она почуяла великий искус примерить что-нибудь, прикинуть на себя, а подойдет ли? Пусть не сапожки, не оловир парчовый и даже не шелковую шаль с кистями – всего-то ленту-косоплетку…

И чтоб унять свой женский нрав и не смущаться, сгребла дары и бросила в сундук…

А ключ в его замке вновь заиграл, однако не радость послышалась в сих звуках, но долгая печаль. Напившись вдоволь ею, Скорбящая велела сыскать Агнею и, невзирая на поздний час, к ней привести. Прощеный управитель, как всякий плут, вдруг сделался ленив не в меру и спесив немало, пришел босой, послушал, потянулся и обронил, зевая:

– Засим с постели подняла… Как ночь, так няню подавай… Спала бы да спала. Вот-вот наступит утро…

И чешется при сем!

Боярыня взъярилась, но слово сказано, не взять назад и грех поминать о старом, и все же не сдержала гнева.

– Ах, безблагодник! – жаль, батога нет под рукой. – Как смеешь ты?.. Перечить мне?!..

– Ты вольную дала старухе, теперь ищи ее. Была бы в крепости…

Веревка, наконец, нашлась, коей порола девок. От всей души хлестнула – чесаться перестал.

– Ну, ладно, поищу…

И в дверь пошел. Скорбящая еще и спину ему перекрестила и обессилела: как сладить с домочадцами? Как сохранить имение, в порядке содержать? С людьми как справиться? А их под властью девять тысяч душ! Веревкой да кнутом – рука отсохнет, а словом добрым и прощением – на шею сядут.

Покуда горевала так, Офелий нянюшку привел. На сей раз скоро, видно, веревка помогла, с испугу расстарался. Поставил у двери, сам наутек – боярыня вернула, велела на посылки встать. Агнею посадила, как вчера, и на колени перед ней.

– Прости, кормилица. Не вышло сватовство, Господь не дал, знак свой явил, преграду…

– Рок над тобой, Федора, – кормилица вздохнула и голову огладила. – Что толковать теперь? Кровь пролили…

– Коль сватовство ты предрекла, знать ведаешь, откуда приезжали. Сваты дары оставили, я их не приняла. А в сундуке положено богато, не перечесть сокровищ. И надобно назад отправить. Добра чужого мне не надо, свое в сберечь.

– Да так-то оно так, сестреница. Раз плохо сватали, раз не срослось – сокровища не в радость. След отослать… Токмо не знаю, право… Сундук тяжел, а я стара. Как отнесу?

– Я подсоблю! – вдруг завертелся управитель. – В сей миг повозку снаряжу, коней борзых! И сам свезу! Ты, милая старушка, дорогу укажи!

Агнея руку подняла, перст указующий нацелила в Офелия и словно пикой приколола к косяку – обвис, затрясся.

– Рабу сему не доверяй. Скрадет дары, а скажет, свез.

– Не слушай, матушка, – забормотал Офелий. – Старуха не в уме. Она ж дитя, ей-богу!..

Боярыня велела сотника позвать, да чтобы взял с собой трех стражников. И те явились скоро – детинушки при саблях, при пистолях, и сами все – богатыри.

Кормилица позрела и вовсе закручинилась.

– Ох, девушка, беда… Разбойники они.

– Нет, нянюшка, се моя стража. Давно и верно служит…

– Ты в очи им позри!.. Коль в сундуке богато, не стерпят молодцы, забудут верность. А ежели Беловодье указать – крамольников пограбят.

– С кем же вернуть дары?

– Всех отошли – скажу, – помедлив несколько, промолвила Агнея. – И посмотри, чтобы за дверью не стояли. Эвон, насторожили уши!

Когда из опочивальни все ушли, она прислушалась, в окошки посмотрела, заговорила шепотом:

– Ой, худо, Феодора. Нет при тебе людей, коим могла в довериться сполна. Округ тебя то нищие, то воры.

– Где взять доверенных? Я суть вдова, – печалью охватилась. – А вдовую жену всяк проведет, обманет и обидит…

– Муж надобен тебе!

– Сама же видишь, не вышло сватовства…

– Была бы твоя воля, не пролилась бы кровь… Беда теперь, беда… Как станешь управлять таким именьем? Не всякому боярину под силу…

– Вот я и думаю… А может, отписать владенья костромские? Обители какой или еще кому…

Агнея вдруг переменилась, ворчливой сделалась и строгой.

– Ишь что удумала!.. А как же Глебович Иван? Растратить вотчины, в распыл пустить наследство – оставить сына голым! Не смей! Ему служить царям, престол стеречь. Когда же нищие на стражу встанут – государям добро, но гибель государству.

– Что ж делать мне, кормилица? – спросила без надежды.

Агнея клюку подобрала, оперлась на нее, ровно на меч воитель, и распрямилась.

– Совет я дам, но токмо не простой. Сначала встань с колен. Затем приподнимись, возвысься, и, отверзнув очи, позри окрест себя.

– А дале что?

– А далее твори, что Бог велел.

В тот час Скорбящая советом не прониклась и не вняла, да тут еще старуха рассмеялась и ткнула пальцем в дверь.

– Эвон, позри! Стоят и слушают! Ах, воры! Умри, так кости украдут… Ну, я вам не спущу!

И, растворив окно, на гульбище спустилась. Боярыня же спохватилась, успела за рукав поймать.

– Постой, кормилица! Как быть с дарами?