Скоро конец света

Я кивнул, но не сразу подошел, потому что в «Ходячих мертвецах» зомбак вцепился мне прямо в шею и я бешено стучал по клавишам, чтобы высвободиться. Тогда Анна чужим, не своим каким-то голосом крикнула:

– Георгий!

Дома меня еще ни разу так не называли, и, хотя я не всегда мог правильно определить, что значат те или иные интонации у родителей, по спине пробежал противный холодок, как от предчувствия неприятностей. Поставив игру на паузу, я вышел к ним.

Ситуация в спальне напомнила мне композицию какой-нибудь советской картины, которую часто печатают в учебниках: отец, опустив голову, сидит на кровати, мать, хмуро сведя брови, возвышается рядом с ним, между ними, на тумбочке, лежит кошелек. И сын – притихший, стоит на пороге. Не знаю, существует ли подобное произведение, но, по-моему, сюжет вполне сгодится, чтобы нарисовать.

Бруно, путаясь, заговорил первым:

– Гощиа, ты случайно сегодня…

Но Анна перебила его, спросив в лоб:

– Ты брал деньги из кошелька Бруно?

Я искренне опешил:

– Чего? Нет!

И тут же лихорадочно попытался вспомнить сегодняшний заказ пиццы: я взял кошелек, но не расплачивался из этих денег, а отдал карманные!

– Я не брал кошелек, – уверенно повторил я, чувствуя себя блохой под микроскопом исследователя – так пристально родители меня разглядывали.

– Кошелек обычно лежать здесь, – Бруно указал пальцем на верхний ящик тумбочки. – А сейчас я нашел его здесь, – и он показал на нижний.

«Черт, не туда положил, дурак», – принялся я проклинать сам себя.

– Ну, может быть, – сдался я. – Я брал кошелек, но не брал деньги.

– А зачем брать кошелек, но не брать из него деньги? – тоном злого полицейского спросила Анна.

Я понимал, что верчусь перед ними как уж на сковородке, хотя ни в чем на самом деле не виноват. Ну, может быть, и не стоило трогать кошелек, но ведь я правда ничего не брал!

– Из кошелька пропало сто долларов, – сухо сообщила Анна.

От этих слов у меня перехватило дыхание. Они что, всерьез думают, что я?..

– Это не я! – жалобно запротестовал я. – Я только пиццу хотел купить! Но я даже не стал! Я не из этих денег! Я взял из карманных!

– Но пицца ведь не стоит сто долларов? – ледяным тоном уточняла Анна.

Мне хотелось плакать и злиться одновременно: она что, совсем не слушает меня? Я же ей сказал, что вообще не брал этих денег, даже двадцати долларов не брал! При чем здесь пицца!

– Я расплатился из карманных денег! – настойчиво повторил я.

– Если ты покупал пиццу, где коробка? Я не видела среди мусора.

– Я ее выкинул в контейнер на улице.

– Возле нас?

Я округлил глаза от удивления: мы что, пойдем копаться в мусоре? Но Анна, как будто устав от спора, сказала другое:

– Мы не обеднеем без этих ста долларов, но ты не должен брать наши деньги без разрешения. Мы и так тебе их дадим, если ты попросишь.

– Я не брал… – попытался повторить я.

– Прекрати. Хуже того, что ты украл, только то, что ты украл и не можешь хотя бы признаться.

От слова «украл» дернулся не только я, но и Бруно. Он попытался вмешаться, вроде как сказать, что «Мы же точно не знаем…», но Анна не стала его слушать:

– Иди в свою комнату. И выключи игру. Ты наказан.

– Да за что! – обессиленно выкрикнул я, но по взгляду Анны понял, что любым своим словом или действием я буду только усугублять ситуацию.

Анна прошла в мою комнату вместе со мной и проследила, чтобы я выключил ноутбук. Только после этого оставила меня одного, аккуратно прикрыв дверь. Я, разозлившись, открыл дверь, чтобы крикнуть ей вслед, какая она дура и ничего не понимает, но услышал, как родители переговариваются в спальне:

– …почему ты так уверена? – говорил Бруно. – Раньше он так не делать.

– Нет, в детском доме меня предупреждали, что он воровал.

Расплакавшись, я хлопнул дверью, но мне показалось этого мало. Поэтому я поднял с пола свою футболку и кинул ее в дверь. И еще мягкую игрушку в форме сердца. И тапочку. Потом лег на кровать и, зарывшись лицом в подушку, долго и надрывно плакал, пока не заснул.

Утром, перед школой, я не спустился на завтрак. Сидел в комнате до последнего, пока часы не показали 8:20, и только потом сердито протопал мимо родителей на улицу, а там встретился с Калебом. Всю дорогу до остановки он шел, уткнувшись в свою новую игровую приставку, и только о ней и говорил: какие там игры, какая карта памяти и прочее бла-бла-бла. Я слушал вполуха, подавляя внутреннее раздражение.

– Ты че такой грустный? – Он шутливо толкнул меня своим плечом.

– Потому что меня наказали, – сдержанно ответил я.

– За что?

– За то, что ты украл из кошелька моего отца сто долларов.

– Чего?! – Калеб наконец оторвал взгляд от своей приставки.

– Того! – Я сорвался на крик. – Я же этого не делал! А дома у меня был только ты! И кошелек лежал в коридоре!

– Ты что, совсем? – Недоумение в его голосе прозвучало так искренне, что я почти поверил, но все равно не купился.

– А что мне думать? Вчера ты был у нас дома, и пропали сто долларов, а сегодня ты приходишь с этой хренью, – я кивнул на приставку в его руках.

– Сам ты хрень.

– Ты – хрень!

– Ты!