Скоро конец света

– Так, тихо! – прикрикнул директор. – Георгий («Гиоги» – как прозвучало у него), Калеб у тебя что-то украл?

– Сто долларов из кошелька моего отца, когда был у нас в гостях, – отчеканил я.

Я знал, что в баторе таких, как я, называют крысами, доносчиками, предателями, но я уже устал от всей этой тягомотины.

– Это неправда, – тут же ответил Калеб.

– Это те самые сто долларов? – осторожно уточнила Анна.

– То есть деньги действительно пропали? – оживился соцпедагог.

– Да… – неуверенно ответила Анна. – Но мы думали…

– Я их не брал! – почти закричал Калеб.

– Я тоже их не брал! А кто тогда…

– Тихо! – снова повысил голос директор. – Гиоги, почему ты решил, что это Калеб их взял?

– В тот день у нас дома был только он, я случайно оставил кошелек без присмотра, и потом оказалось, что деньги пропали. А на следующий день Калеб пришел в школу с новой приставкой.

– Ему подарили приставку, – вмешался Дэвид.

– Чего? – Я правда не сразу понял, что он хочет сказать.

– Калебу подарили приставку, – повторил он. – Бабушка и дедушка.

Я пристыженно замолчал. У меня ведь и мысли не возникало, что эта приставка могла появиться у Калеба как-то иначе. Но если я не брал деньги и Калеб не брал, то кто это тогда сделал?

Калеб бросил на меня взгляд в духе: «Ну что, съел?» – и я, разозлившись, сказал:

– Так или иначе, ты разболтал всей школе, что у меня ВИЧ.

– А ты назвал моих родителей голубыми.

Предвидя новую перепалку, соцпедагог вмешался:

– Все, брейк. Гощиа, тебе нужно быть толерантней. Калеб, тебе… Тоже нужно быть толерантней. Деньги никто ни у кого не воровал, правильно я понял? Конфликт исчерпан?

– Да, – нехотя сказали мы в унисон.

– Но драка – это не решение проблемы, – к воспитательной лекции подключилась психолог. – Если бы вы сразу обо всем поговорили, то ситуация разрешилась бы сама по себе.

Еще несколько минут мы слушали лекцию про конструктивные и неконструктивные методы решения конфликтов, про здоровый выход агрессии и дипломатию, а еще что атмосфера в семье должна оставаться доброжелательной и любящей, чтобы у ребенка и мыслей не возникало о насилии. Мы с Калебом со всем согласились, наши родители – тоже, и нас наконец отпустили.

В коридоре Анна и Дэвид неловко извинились друг перед другом за сложившееся недопонимание и начали требовать от нас того же.

Тяжко вздохнув, я сказал:

– Извини, что обвинил тебя в воровстве.

– Извини, что рассказал всем про СПИД.

– Про ВИЧ, – поправил я.

– Про ВИЧ, – согласился Калеб. – Но я рассказывал про СПИД.

Вытащив ватные тампоны из моего носа, Анна осмотрела лицо, пригладила волосы и строго сказала:

– Теперь возвращайся на уроки.

– И ты тоже. – Дэвид кивнул Калебу.

– Но у меня глаз вытек!

Дэвид приподнял повязку на лице Калеба, заглянул под нее и приклеил обратно.

– Он не вытек, просто лопнули сосуды. Ничего страшного.

Поворчав, мы с Калебом закинули рюкзаки на плечи и, попрощавшись с родителями, двинулись вместе по школьному коридору. Я чувствовал, как время от времени мы случайно касались локтями.

– С этими палками в носу ты был похож на мамонта, – хихикнул Калеб.

– А ты похож на пирата с этой повязкой.

– Уж лучше быть пиратом, чем мамонтом!

– Да? Ну тогда ты похож на панду! – засмеялся я.

Калеб шутливо пихнул меня в плечо и, обгоняя, крикнул:

– Кто последний до кабинета, тот старая вонючая черепаха!

* * *

Дело о ста долларах в кошельке было закрыто – преступником назначили курьера. Ну не по-настоящему, а так, внутри нашей семьи. Я во всех подробностях, раз за разом, повторил, как хотел заказать пиццу, где взял кошелек, где его оставил, сколько времени бегал за карманными деньгами и где в этот момент был тот парень с пиццами, – в общем, ничего больше не оставалось, как решить, что деньги забрал он. Бруно пожал плечами и сказал мне: «It’s okay, don’t worry», а Анна, разозлившись, ругалась как бы в никуда: «Пусть он подавится этими деньгами, чтоб они ему поперек горла встали, скотина такой!» Меня она тоже отчитала, велела больше не лезть в их вещи и не оставлять незнакомых людей дома без присмотра.

Из-за этих детективных разбирательств я лег спать в первом часу ночи, а проснулся в шесть утра – от внезапного сообщения. Писала Вика, скинула какой-то видос, спросонья я хотел смахнуть уведомление и снова отключиться, но увидел превью – какой-то парень с замазанным квадратом вместо лица, в голубой рубашке и синих джинсах, а рядом женщина в красном брючном костюме, но лицо у нее на месте, не смазано. Я вспомнил эту женщину – она брала у меня в баторе интервью. Приглядевшись к интерьеру вокруг, я узнал тот самый игровой столик с железной дорогой, который убрали в тот же день, как уехали телевизионщики.

Пока я пытался осмыслить увиденное, Вика напечатала:

«Кто-то выложил твое интервью без монтажа».

Я подскочил на кровати, как от удара по лицу: так это не просто какой-то парень с квадратом вместо лица! Это – я.

Мне стало нехорошо до тошноты. Дрожащими руками, промахиваясь мимо букв, я быстро набрал:

«Что это? Зачем?»

Смотреть интервью мне совсем не хотелось.

«Тот разговор, где ты рассказываешь, что хочешь к родителям в Америку».