Скоро Москва

Эмма берет из кастрюли с маринадом тушки воробьев и насаживает их на маленький шампур. В центре комнаты тлеют угли в переносной печке хибати, стоящей на кирпичах. Эмма переворачивает мясо и следит, как воробьиные головы, поджариваясь, становятся похожи на макушки лысых, больных и старых мужчин. До замужества она почти не умела готовить, но пришлось научиться. Циновка больно впивается в голые икры и оставляет красноватые борозды, ноги затекают: она не привыкла долго сидеть на полу, как принято в семье мужа. Эмма заваривает чай и, как учил ее Реидэнши, со-зер-цает, как меняется цвет чаинок, как они раскрываются, проводит по сколу на крышке чайника, нажимает на острую грань, пока не выступит кровь, несколько секунд рассматривает ранку и слизывает кровь с пальца. Вдруг чувствует, как ножка ребенка бьет в ребра, гладит живот и снова опускается на пятки: «Терпи, – говорит она себе, – скоро родится маленький и будет кого любить». Отвечая на вопрос Сестры «Какая беременность?», Эмма каждый раз сбивается со счета, называя беременности от мужа; о предыдущих не упоминает. Их она прерывала сама: по совету подруги пила отвар из горькой травы, растущей около свалки, и, разбежавшись, прыгала с обрыва в пруд, куда сливают химические отходы. Она так долго сопротивлялась беременностям, что теперь дети больше не хотят расти в ней, внутренности ее отравлены. Она наливает чай в пиалу, дует и по глоточку отпивает. Родители мужа фильтруют воду с помощью установки в подвале, которая занимает столько же места, сколько их с Реидэнши комната.