Жалуются не только пожилые люди, конечно. Жаловаться сейчас модно, поэтому молодых со списками претензий тоже хватает. Две женщины, мать Д., сорока трех лет, и дочь В., двадцати шести, проживали в одной квартире. Д. родила в семнадцать, дочь потом в жалобе писала, что не знает своего отца, жили с мамой вдвоем, об этом В. тоже писала. Скорее всего, у В. не было и никакого молодого человека, да и мать после семнадцати лет жила без мужчин. Какое многообразие сюжетов: и женская тема, женское одиночество и тяжкая доля, и судьба, рок, фатум, передающиеся через поколения, и модный феминизм. И все это богатство в одном листе бумаги. Жалоба пришла из прокуратуры.
По словам В., маме стало плохо, В. вызвала скорую, но наряд подоспел уже на констатацию смерти. Врачи делать ничего не стали, заполнили бумажки, вызвали полицию, трупоперевозку и ушли. Дело было под утро, около четырех часов, наверное, они просто очень устали и не обратили внимания на экзальтированность В. Врачи на скорой обычно опытные, хорошо разбираются в людях, быстро оценивают ситуацию и быстро реагируют.
Часто для успокоения родственников врачи скорой делают так называемую реанимацию «по социальным показаниям» – для родственников, напоказ. Пытаются «спасти» пациента, на самом деле оживить умершего, а потом констатируют смерть.
«А вот травмы не было ли у него какой?» – с другого бока заходит бабуля. Э-эх, как же не сказать бабушке, что сломаны три ребра: как падал, так и сломал, к смерти переломы не имеют никакого отношения. «Ага, – вскидывается радостно бабушка, – убила-таки!» – и к невестке.
В тот раз медики сразу же объявили В., что мама уже мертва и констатировали смерть. Тело направили на судебно-медицинское исследование – Д. было всего лишь сорок три года. Я исследовала труп, выдала предварительную справку, что причина смерти устанавливается, – до получения результатов всех лабораторных исследований: одинокие женщины около сорока могут и препараты разные принимать, и случайно ошибиться с дозой или намеренно превысить. Дочери объяснили, что будет окончательный диагноз, причина смерти будет установлена позже, она сможет ознакомиться с актом исследования примерно через месяц-полтора в районном отделении полиции, откуда к нам направили труп.
Убитая горем молодая женщина, у которой только вчера утром на ее глазах умерла мать, пришла к нам в морг со стопкой распечатанных федеральных законов и приказов и с томиками УК и УПК в руках. В. сделала много пометок в медицинском свидетельстве о смерти – документе номерном и подотчетном. Регистраторы пытались ее остановить, с ужасом подозревая, что в МФЦ по исчерканному медицинскому свидетельству ей не выдадут гербовое. Гербовое свидетельство о смерти – это все квартирные дела, вступление в наследство. Гербовое В. в итоге выдали. Похороны поставили как принято, на третий день после смерти. В., еще не успев похоронить мать, в районной прокуратуре написала жалобу на морг, абстрактно на всех сотрудников сразу – на экспертов, заведующего, медрегистраторов и санитаров.
Суть жалобы была в том, что в справке о смерти не указано точное время наступления смерти Д., только дата. Полное время наступления смерти с числом и часами-минутами эксперт обычно пишет только в случаях, если человек умер в стационаре или если проводились реанимационные мероприятия, то есть смерть наступила при врачах. Время констатации смерти, указанное в специальном бланке констатации, который заполняют врачи скорой помощи, не равняется времени наступления смерти: человек умер, а скорая приехала через полчаса. А то и через несколько часов, как, например, к нашей бабушке. Именно поэтому некоторые бригады не делают реанимацию «по социальным показаниям»: истории насильственной смерти с неверно установленным временем смерти могут иметь последствия для участников, в том числе врачей скорой помощи.