Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Первый год мои начальники отписывались в прокуратуру, что гистологическое исследование уже не может быть проведено, поскольку влажный архив – кусочки внутренних органов в формалине – хранится в течение года, а потом уничтожается. Соответственно, влажный архив по запрашиваемому случаю, пока женщина жаловалась на скорую помощь, был уничтожен согласно приказам и распоряжениям под такими-то номерами. Гистологическое исследование не проводилось, кусочки внутренних органов от трупа К., семидесяти лет, в отделение судебно-гистологических исследований не поступали. Жена К. продолжала негодовать. Следующие полтора года писала объяснительные я, ссылаясь на тот же самый приказ 346н, практически все пункты которого я нарушила, а по моим объяснительным писали письма мои начальники. Мое наказание ограничилось замечанием. Я до сих пор убеждена, что гистологическое исследование ничего нового для установления причины смерти К. не обнаружило бы. Гистология – не обязательный метод, это лабораторное исследование, которое эксперт назначает сам, для своих экспертных целей, за исключением предусмотренных обязательных случаев. Загвоздка с трупом К. оказалась в том, что умер он в машине «03», а от лиц, скончавшихся в учреждениях здравоохранения, кусочки на гистологическое исследование направляются обязательно. Наша переписка с прокуратурой превратилась в долгое выяснение, как расценивать скорую помощь на выезде – как медицинское учреждение или нет.

Судмедэксперт никогда не знает, чем и когда закончится история каждого, даже самого обычного трупа. Комиссионную экспертизу могут назначить лет через пять-десять, высокое начальство будет перечитывать твой акт.

Удовлетворить требования жалобщицы сейчас невозможно. Влажный архив утилизирован, набрать новых пригодных кусочков от трупа через столько времени тоже не удастся – вряд ли прокуратура вынесет постановление на эксгумацию, процедура дорогостоящая. Прокуратура вообще не видит особых проблем, потому что труп некриминальный. Только женщина не успокоится никак.

Лишнее

К сожалению, я не запомнила, как его зовут. Пожилой, да что там, старый, маленький, именно маленький – ниже моих ста пятидесяти шести, вставал на цыпочки, чтобы разглядеть органы на препаровочном столе. Еще в длинном старомодном халате, доходящем ему почти до пят. Голос тихий, говорил много, я напрягалась и прислушивалась.

В секционном зале обычно шумно. Я работаю в Склифе, здесь под одной крышей соседствуют судебно-медицинские эксперты и патологоанатомы. Мы во время вскрытий диктуем лаборантам, а «паты» (патологоанатомы, мы на жаргоне «судебники») обсуждают с лечащими врачами случаи смерти. Клиницисты на вскрытия приходят и к нам. Они лечат и спасают, а мы указываем на их ошибки, меняем диагнозы, что чревато испорченной статистикой, разборами на конференциях, вплоть до Департамента, жалобами и сокращением выплат по эффективному контракту. Поэтому они обороняются, а мы упорно доказываем свое.

Мой герой был вежлив, даже церемонен, выстраивал правильные, замысловато сконструированные длинные фразы, не наскакивал, принимал мои суждения без сомнений в моем опыте и компетенции, чем часто грешат старшие коллеги, особенно доктора в крупных, известных стационарах, как наш НИИ (им. В. В. Склифосовского). Я понимаю, что выгляжу как в той поговорке «маленькая собачка до старости щенок», хотя голова седая и в экспертизе я давно, но, когда в профессии меня судят по одежке, очень раздражает. Мой герой, несмотря на явную разницу в возрасте и опыте, принимал меня на равных.

Случай, по поводу которого он пришел, с точки зрения экспертизы не был интересным и выдающимся. С точки зрения клиницистов тоже ничего примечательного, а главное, спорного. Мужчина, 63 лет, приехал на плановую консультацию к кардиологу. Выходя из машины, пожаловался на боли в пояснице – правда, такие боли его беспокоили и раньше, – потом на сердце, и уже на каталке был доставлен в приемное отделение института, а через полчаса при явлениях острой сердечно-сосудистой недостаточности умер. В приемном отделении мужчину не успел толком осмотреть даже терапевт – герой моего рассказа, – все полчаса пациента прокачали реаниматологи.

Надо сказать, что врачи приемного отделения очень редкие гости в морге: и потому, что умирают у них редко, и потому, что диагнозы, которые они ставят пациентам при поступлении, не обязаны быть верными, и никаких санкций при расхождении клинического и патологоанатомического (судебно-медицинского) диагнозов не последует. Причины понятны и очевидны. Пациент не был обследован, лечение не проводилось, в больнице пробыл очень мало времени.