Скованные одной цепью (СИ)

Пётр морщится. Знаю, что не любит он те края. Ему больше Германия да Голландия по душе. А я нарочно ему про южные страны рассказываю, чтоб не спрашивал подробностей про северные. У меня хоть и есть историческая справка в архиве памяти, но она не настолько подробна, чтобы местные новости обсуждать.

— А одного случая, до Египету меня занесло. Ух, и страшное то место, пустыня необъятная, — рассказываю я, и рукой так перед собой провожу, демонстрируя глубину необъятности. — Ни воды, ни травинки, ни деревца…

— А что ж в пустыне той делать? — удивляется мой собеседник.

— Так они там ничего и не делают, — хохочу я и заливаю в горло ядрёную водку.

Государь поддерживает мой смех, а потом догадывается:

— Что, Алексей, в южных странах да в пустынях погостил, а с оказией и до северных подался?

— Ага, — соглашаюсь я. — Тут хоть вода есть…

Нашу беседу прерывает резкий громкий крик вперёд смотрящего:

— Лодка по левому борту! Человек, кажись, живой!

Всё сразу вокруг нас приходит в движение, одни матросы бегут к борту, другие лезут сворачивать паруса, боцман свистит, капитан отдаёт команды рулевому.

Мы с собутыльником тоже присоединяемся к этой суете и свешиваемся с борта, чтобы рассмотреть ту лодку с тем беднягой.

Когда маленькое деревянное судёнышко подходит таки ближе и фонари фрегата освещают его, я невольно матерюсь, чем вызываю недоумённый взгляд Петра. Быстро спохватившись, объясняю:

— Женщина. Кто-то высадил её посреди открытого моря. То ж звери, не люди.

А сам думаю: «Волкова, млять, что ты тут делаешь?!»

И тут же получаю возмущённый ответ: «Плыву. Не видишь?»

Подняв нежданную гостью на палубу, команда обступает её и, стоящих перед ней нас, плотным кольцом, любопытствуя. Волкова поправляет свои юбки, нахлобучивает дамскую треуголку на белые кудряшки, подсовывает себе в подмышку свою магическую книгу и, весело улыбнувшись, приседает в изящном поклоне.

Капитан фрегата чинно щёлкает каблуками и склоняет голову в скупом военном приветствии, держа свою треуголку на локте.

— Капитан фрегата «Святой Георгий», к вашим услугам, — чётко рапортует хорошо поставленным голосом.

Вижу, моя Волкова растерялась и не знает, как представиться.

— Бог мой! Госпожа Волкова, Алёна Михайловна! — восклицаю я и протягиваю к ней руки в порыве крепких обнимашек, но вовремя торможу — здесь ведь не принято тискать знатных девиц.

— Ой, Алексей Данилович! Какое счастье, что вы оказались здесь! Я уж думала, не выживу в этом океане, — слышу я её восторженное восклицание, а затем безмолвную мысль: «Зайцев… лучше бы это были пираты…»

Мысленно отвечаю: «И я рад видеть тебя, заноза моя белобрысая!»

— Простите, господа. Разрешите вам представить дочь боярина Волкова, Шимской губернии, что под Новгородом, — сходу придумываю я родословную этой ненормальной мореплавательнице, — Алёну Михайловну Волкову. Мы встречались в Академии Естествознания, что в Милане располагается.

Млять, а что я скажу? Я же только что наплёл про Италию и Гишпанию.

Волкова снова приседает в реверансе.

— Извольте объяснить, госпожа Волкова, каким образом вы в лодке очутились? — спрашивает строгий капитан. — Ваш корабль потоп, аль пираты напали?

Я в шоке. Вот действительно, что она тут делает? Не сидится ей в Магросе. Вернёмся — запру в шкафу и буду выпускать только, чтобы поела.

Но Волкова меня удивляет на этот раз. И откуда у неё такая буйная фантазия?

— Я, господин капитан, глупая курица. Мне говорили, меня предупреждали — плохие то люди, не садись к ним на корабль. А я уж так соскучилась по батюшке с матушкой, хотела уж до дому, да в родное гнездо. Ох, сколько тряслась в карете, сколько скакала верхом, да конца-краю дороги той нет… Вот, на корабле решила — будет уж быстрее, может… Ах-ах… А они мне говорили: «Под парусом домчим вас, госпожа, с ветерком». А я и поверила. Заплатила пять золотых монет.

Волкова делает трагическое лицо, а сама поглядывает на собравшихся, оценивает, поверили они или нет. Решив, что можно продолжать, снова охает и заламывает руки.

— Ах-ах, а как в море вышли, так капитан ихний распутничать начал. Ну так я в лодку и наутёк.

Для пущей достоверности трагизма ситуации, Волкова решает пустить слезу и намеревается упасть в обморок. Этого ещё мне не хватало. Я подхожу к ней, хватаю за руки.

— Ну что вы, Алёна Михайловна, всё уже хорошо. Не надо так горевать, — успокаиваю я её, а потом обращаюсь к матросам. — Воды! Принесите воды.

Но тормозить нам ни как нельзя. Сейчас посыпятся вопросы и она должна знать, что ответить. Похоже, она совсем не знает даже где находится.

«На паруснике ты вышла из Кёнигсберга. Сейчас мы в Балтийском море», — сообщаю я ей мысленно.

— А по какой надобности вы из Италии такими окольными путями добираетесь? — спрашивает Пётр.

Ну, вот я так и знал. Допрос продолжится.

А Волкова злится на меня мысленно: «А ещё дальше ты меня послать не мог? Почему Милан, млять, Зайцев?»