Скованный

Камеры крутится. Он снова куда-то летит и ответ появляется прямо перед его глазами. Та сама вывеска с кредитом под низкий процент. Его можно взять и пустить в дело. Открыть бизнес или выгодно вложиться в компанию, которая вроде бы крепко засела на рынке, но из-за какой-то мадам, получившей диарею из-за средств, которые производит та самая компания, её акции просто рухнули. Они ведь непременно подскочат. Ведь так, Итон?

— Так, — отвечает он.

— Значит можно заработать бабла, если грамотно их вложить или построить грамотную стратегию по открытию бизнеса?

— Можно.

— Ты поможешь мне, дружище? — спрашивает, Томас.

— А куда я денусь!

Кадры летят. Пленка пылает.

— Папочка, ты меня удивляешь. Это даже лучше тех эксклюзивных куколок, которых вы с мамой дарили мне!

Кадры. Кадры. Кадры. Кадры.

Смерть неизбежна — факт. Но стоят ли прожитые годы будущей смерти?

Остается одна загвоздка — мистер Уолкер. Его нужно проучить. Нужно показать ему, кто есть кто, чтобы он больше не выпячивал свой упругий зад и не вздумал хвастаться сантиметрами своего лысого отростка.

— Папочка, ты гений!

Кадры летят. Остается один, последний день.

Прожженные кадры киношной ленты становятся нормой. Нормой становится и факт о том, что Диану трахал какой-то законченный мудак. Нормой становится Маргарет и голос Итона Спаркса. Подрочить — Норма. Набухаться — норма.

Так почему не провести этот гребанный день перед увольнением в том гребанном клубе с той гребанной Маргарет?

Все нормально.

Что же там говорил Итон тому зазнайке бармену?

— Маргарет — шлюха.

— Что?

— Я это ему сказал.

Смена кадров. Приглушенный свет. Дубль два.

Томас подходит к бармену и утверждает, что Маргарет — шлюха. Бармен смотрит на него, как на дебила. Да, говорит Томас, она та еще шлюшка. Бармен тупит глазами. Просто лютая шлюха, говорит Томас, и бармен повел его через уже знакомую кухню в уже известный Томасу зал, где полуобнаженные проститутки виляют задницами из-под кожаных мини юбок, где гребанная банка пива стоит дороже гребанного галлона, где радостные мужики выходят из комнат с красными шторками, а менее радостные — из комнат с коричневыми, где продолжает крутиться колесо рулетки, как будто с тех пор шарик не останавливался, где гребанный азарт начинает подламывать веру в самого себя, а долбанный ковбой Дэнни гуляет между столиками с элитными женщинами и пихает им в лицо свой член, да, пихает свой член в лицо Томаса, точно также, как пихал его в лицо Итона и, вероятно пихает себе, а черные шторки всегда задвинуты и где-то за ними — бабки, дохрена бабок, кучи бабок, и женщины лучше Маргарет, ведь они стройнее, они сисястее и мясистее, их хочется трахнуть, не взирая на сумму денег, какую они захотят, их просто хочется, мать твою, отыметь в позе раком, чтобы эта сучка знала, что ты ее папочка и, более того, она хотела это знать и чувствовать своей киской, чтобы Томас знал, что он может культурно трахнуть, чтобы Диана жалела, что не подставлялась также и жаловалась своему дружку, а гребанный мистер Уолкер завидовал его либидо и преклонялся ему, как будут преклоняться женщины типа Маргарет, падшие, но, сука, настолько сексуальные, что даже секс с ними — доказательство того, что ты живой, аргумент против корпоративной системы и повод выпендриться перед всеми, кто не трахал таких, как Маргарет, и колесико с цифрами будет крутиться, а он будет смотреть на кружева шлюх и заставлять их делать то, на что, мать твою, Дэнни никогда не решиться. Короче, лютый вжик-вжик!

Томас проходит между столиками, где раскиданы фишки-бабки, окруженные людьми не наивысшего, но почти высокого слоя, и смотрит на них глазами победителя, такими, какими они были раньше. Он оценивает их, он знает их слабости, ведь точно такие же слабости одолевают и его. Грудь. Супруги груди наполняют зал и поднимают член до такой степени, что он, наверное, должен порваться.

Томас подходит к рулетке и достает фишки, обмененные в специальном окошке напротив столика для игры в покер. Он смотрит. Он наблюдает. В голове крутятся цифры и он вычеркивает те, что уже выпадали. Он подгоняет для себя примерную вероятность того, каков будет шанс, что выпадет восемь или, допустим, двадцать один. Он отделяет пару фишек и кладет их на ряд с цифрой пятнадцать.

Выпадает пятнадцать.

Его выражение лица не изменилось. Словно, мать твою, все и должно быть так. Как будто не может быть по-другому и отныне уже не будет. Он снова вычеркивает, снова подгоняет и ставит на группу чисел от одного до двенадцати и, гребанный сукин сын, выпадает шесть.

Так и должно быть. Факт.

Он отсчитывает и пропускает несколько раундов, пока не впихивает свой тощий зад в новую игру и не ставит все свои бабки на каре.

Выпадает одно из чисел. Но его лицо по-прежнему не меняется. Томас просек фишку. В прямом и переносном смысле.

Томас подходит к красным шторкам и нагло откидывает их. Красное месиво веревок и простыней врезается в его глаза, а он только проходит дальше и ложится на кровать.

Смена кадров.