Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Вывернув физиономию к серому свету утра, я брезгливо поскреб пальцами двухдневную щетину. Пустяк? Как бы не так! Это в 21-ом веке самого паршивого китайского станка хватает раз на десять, а порезаться им так же сложно, как школьнику постичь суть уравнений Максвелла. В мире интербеллума - совсем иное дело. Безопасные лезвия лучших марок терпимы только на первый раз, второй не рекомендован без ляписа,* дальнейшее использование до неприличия смахивает на староиспанскую кровавую пытку. Хуже того, я уже который месяц не могу добыть в Москве контрабандный Жиллет. Местная же торговля предлагает ровно один вариант - бритвочки треста Мосштамп. Как говорят, перед самым кризисом тридцатого года они стали очень и очень приличны, настолько, что легальный, равно как и нелегальный импорт потеряли малейший смысл. Теперь же, после перехода со шведской стали на советскую, шкрябать морду лица Мосштампом стало натурально опасно для жизни.

Однако сопротивление бесполезно: достойный дебют в литераторской тусовке стоит располосованной морды лица.

- Чайник кипяченый? - бриться с водой из-под крана, да еще по весне, я с некоторых пор не на шутку опасался.

- Каждое утро ставлю!

- Что бы я без тебя делал...

- Не подлизывайся, - Саша охотно приняла поцелуй, но затем ловко ускользнула из моих нескромных объятий. - Лучше придумай, что на следующей неделе нашему новоселу дарить будем.

- Нешто Бабель таки достроил домик в Братовщине?

- С кольцовским-то напором? - иронично вздернула бровь Александра. - Еще бы он не построил! Зеленогородской** акционерный литколхоз с участием Бабеля станет раз в пять популярнее. Им остается только Горького заманить.

- Старого брехуна с Капри арканом не вытянуть.

- Кольцов другим возьмет, - болтовня ничуть не мешала Саше готовить сандвичи с первым, мелко порезанным зеленым луком, черемшой и постным маслом. - Вчера правки твоего романа забирала, так он похвастался, что начал строить кооперативную птицефабрику.

- Подумать только, - поразился я. - Огоньковские петушки! Скоро на прилавках столицы!

- Ну и что? Вполне в духе постановлений партии и правительства.

- Индустриальное сельское хозяйство - важнейшая задача пролетариата, - послушно отозвался я на заезженный канцеляризм свежим газетным лозунгом. - Всего лишь один механизированный свинарник способен заменить сотню крестьянских дворов.

- Скажешь не так?

- Все так, Саш, все так. Да только лезвия прямо с завода тупые идут. А курицы кольцовские просто сдохнут, причем еще цыплятами.

- Да ну тебя!

- Сама же прекрасно знаешь, что советское животноводство даже антибиотики не смогли вытащить из вечной дупы.

- Знаю... - сникла Александра. И тут же спохватилась: - Ты что, еще бриться не начал? На работу опоздать захотел?

- Уже бегу!

Впрямь, хватит болтать! Скорее, чайник в левую руку, мыльный порошок "Нега" в правую, смешать в чашке, взбить старорежимным помазком из щетины барсука, густо набросать пену на щеки, шею и подбородок. И потихонечку, полегонечку, почти не нажимая провести станком по коже. А потом еще и еще раз, не морщась; количество и глубину ран психологически легче оценивать по окончании процедуры.

- Ты подумай, пока бреешься, что Бабелю дарить, - напомнил Александра.

- Черт, ну под руку-то зачем! - ругнулся я, ощутив первый порез. Вывернул голову, подставляя под зеркало другую сторону лица, и тут ответ сам собой попался на глаза: - Да хоть пейзаж с лодкой со стенки сними!

Одна из стен нашей комнатушки каким-то непостижимым чудом осталась нетронутой с дореволюционных времен. От мебели остались только недовыцветшие силуэты на обоях, паркет разобран и вывезен, а то и стоплен в буржуйках, фанерные перегородки срезали три четверти площади. А вот несколько живописных полотен как висели, так и висят, никому в новом большевистском мире неинтересные и ненужные.

- Картину? - переспросила Саша. - А ведь идея! - Бросив нож на недорезанный лук, она через свежезаправленную кровать метнулась к пейзажу, всмотрелась: - Как же я сама не догадалась! Трогательный образчик луминизма, и рама еще крепкая.

- Скажешь Бабелю, всю мою месячную получку потратила на подарок.

- Старый плут нипочем не поверит, картины нынче в цене дров.

- Может с изнанки год есть?

Саша послушно перевернула раму:

- Сорок пятый!

- Однако! Приличная древность. Автор не подписал?

- Вроде нет... хотя погоди, половина холста под какой-то картонкой. Ого! Да тут письмо!

- Черт! - дернулся я от очередного пореза. - Подождать с открытиями никак нельзя?!

- Как интересно, - Саша уже запустила в конверт пальцы. - Ассигнации, царские, - на кровать посыпались узорчатые листы бесполезных катенек, - еще и записка есть.

- Что там?

- А разве можно читать? Чужое ведь!

- Стесняться надо было в семнадцатом, - неуклюже пошутил я.

- Боже, что я делаю! - записка выпала из Сашиной руки вслед за деньгами, соскользнула с дивана на пол и, как редкая бабочка, распласталось на тряпочном половике.

- Ведь правда, при маменьке я и помыслить не могла вот так взять и засунуть свой любопытный нос в чью-то чужую жизнь!