Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

\\\****В реальной истории имело место секретное постановление СНК СССР от 17 октября 1932 года, которое разрешило взимать сборы в иностранной валюте. Такие эмигранты могли оформлять паспорта "в облегченном порядке". Сбор определялся в 1000 рублей (около 500 долларов).\\\

5. Особенности отечественного рабовладения.

Москва, лето 1931 года (почти год с р.н.м.)

- Озверел, скотина?! - я едва успел выдернуть Сашу из-под колес протобайкера, который решил протиснуться в арку Ильинских ворот мимо телег ломовиков. - А ну стой, гад!

Куда там... только и мелькнула затянутая в кожу спина за обсаженным мухами лошадиным крупом. Нет в Москве места, которое я ненавижу больше, чем кварталы между Красной площадью и Китайгородской стеной. Здесь каждый булыжник мостовой, каждый закуток, все знакомо до боли, исхожено на сотни раз. Не просто так: год назад, совсем рядом, в Черкасском переулке, мы с Блюмкиным взорвали генсека Джугашвили и его друга Кострикова. Теперь сюда же, по соседству, как в насмешку, большевики втиснули музей товарища Сталина, а с ним зловещий экспонат, заспиртованный мозг моего альтер эго - без вины виноватого скаута Обухова.

- Вот и пришли, - прервала мой ретроспективный экскурс Александра. - Нам в западный флигель, интересно, с которой он стороны?

- Самой дальней от Ильинки, как пить дать, - мрачно отшутился я. - Куда еще энкэвэдешники могут засунуть ненавистный иностранный отдел?

- Ты серьезно?

- Пойдем направо, по Часовой линии, - я взял Сашу за руку, как маленькую девочку. - Прошлым летом я где-то в Дальнем дворе видел на подъезде нужную табличку.

Кто бы мог подумать, что я по доброй воле поведу жену "сдаваться" в центральное, покрытое куполами, гнездовище НКВД РСФСР?* Однако же... одно утешение, к охране госбезопасности нынешний наркомат внутренних дел не имеет ни малейшего отношения.** В чисто его сотрудников входят милиционеры, пожарные, следователи угрозыска, и прочие жилкомовцы. А еще, в довесок к этому пестрому набору, на НКВД возложена выдача общегражданских заграничных паспортов и виз. То есть, то, что остро необходимо Саше в данный исторический момент.

Скоро узкая пыльная кишка черного хода привела нас на третий этаж; я толкнул дверь - открылась забитая столами и барышнями комната. Прямо в лицо, из-за сизой завесы табачного дыма, простучала недовольная очередь пишмашинки.

- Простите...

- Научитесь читать! - ближайшая машинистка злобно ткнула в сторону пришпиленного к стене листочка. - Паспорта налево и прямо.

Еще один коридорчик, в котором нужно протиснуться между ящиком с бумагами и расколотой пополам крышкой рояля, и вот оно, советское присутственное место. Клерки за метровой кирпичной стеной, общаться с ними нужно согнувшись, через тоннель забранной решеткой дыры. Окна до половины заклеены газетами, чернильницы и засохшие перья выложены на широких старорежимных подоконниках. Побитая штукатурка стены стыдливо прикрыта образцами многочисленных анкет, рукописных заявлений и прочим хламом.

- Кто последний? - сориентировалась быстрее меня Саша.

- Стой за мной, дочка, - отозвался усатый седой старикан с живыми, чуть смеющимися глазами.

Очередь показалась мне совсем небольшой, всего лишь в дюжину человек. Контингент подобрался дисциплинированный: никто не лез вперед, не толпился у окошка, мешая наблюдать за процессом оформления бумаг. Стоящая первой гражданка постбальзаковского возраста доставала из пухлой папки украшенные печатями бумажки, затем нервно, по одной, пропихивала их невидимой паспортистке. На отлете, в свободной руке, гражданка зачем-то держала отдельный развернутый лист с вклеенной фотографией.

Скормив ненасытной бюрократии последнюю справку, она порывисто прижала этот самый лист к груди, поверх тускло блеснувшего фальшивыми бриллиантами колье:

- Уж вы простите меня великодушно, господа, только бы срок продлили. Ненадолго... даст Бог.

"Заграничный паспорт" - прочитал я надпись на бумаге под гербом СССР. И тут же рядом на французском: "Passeport pour l'etranger".

- А как же серпастая и молоткастая книжица?! - от удивления я не заметил, что произнес последние слова вслух. Чуть подумав, добавил, чтобы не выглядеть совсем уж глупо: - Выходит, наврал Маяковский?

- Не то что наврал, - усмехнулся в усы старикан. - Помнится, еще на прошлую Пасху мою бумаженцию в красную корочку скобочкой р-р-раз, - старикан пристукнул по полу тростью, имитируя стук степплера, - и вшили. Притом бесплатно! А вот нонче услугу по желанию измыслили, десять рублей вынь да положь.

- Золотом! - подчеркнула дороговизну постбальзаковская гражданка.

- Пять баксов, - перевела курс Саша. - Нет, мне такого не надо!