Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Писать для денег или для души? Мое сознание рывком сдвинулось на следующий уровень понимания: мне не нужно ни того, ни другого! Для денег надо было год назад ехать с Мартой в штаты, а не к Троцкому и Блюмкину на Принкипо. Что же касается души... пора, наконец, сказать честно хотя бы самому себе: я инженер, инженер, черт возьми, а никакой не писатель. У меня нет воображения, я не умею ничего выдумывать. Я должен знать все до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. Какое там к черту моцартианство, веселье над рукописью и легкий бег воображения! Самый маленький текст требует от меня работы землекопа, грабаря, которому в одиночку предстоит срыть до основания Эверест. Перелицовка Хайнлайна никакое не творчество, а расчетливое ремесленничество. То есть на этом банкете я самозванец!

Коварный план Бабеля раскрылся передо мной во всем своем мрачном блеске. В руку каким-то мистическим образом попала загодя наполненная Зазубриным рюмка.

Тост родился сам собой:

- Никогда не путешествуйте с мертвецами!

Издание книги затянет время. Промедление убьет волю. Без воли мы поедем в ад в компании мертвецов. Горький уже подрядился к ним Хароном.

- Саша, ты как всегда права! Нам пора отсюда валить. Срочно, насовсем.

- Ах, какой он у вас решительный, - притворно восхитилась, а на самом деле, верно, испугалась Любовь Евгеньевна. - Берегите его, милочка, вам крупно с ним повезло. Но погодите, - она запустила руку в лежащую на коленях маленькую сумочку, пошарилась в ней, и скоро вручила Саше сложенный вдвое конверт. - Насколько я помню, вы любите читать письма. Попробуйте это, но только дома.

- Спасибо, - поблагодарила Саша.

- Спасибо, - вторил я ей, поднимаясь со стула. - В которой стороне выход из этой чертовой мышеловки?

Писательскую пирушку мы покинули в высшей степени вовремя. Дрянная водка, да с непривычки... дорогу до дома я запомнил весьма фрагментарно, а как уснул - забыл и вовсе.

Утро, кроме долгожданного чувства определенности, принесло закономерное похмелье. Плюнуть на обрыдшую работу не позволили остатки совести; пусть побег не за горами, подводить ребят-коммунаров не стоит. Так что про письмо Любовь Евгеньевны мы вспомнили уже за вечерним чаем, когда спорили, оставаться на новоселье Бабеля, или уезжать раньше.

Охнув, Саша метнулась к сумочке, вытащила конверт, нетерпеливым молниеносным движением оторвала край, и тут же недовольно скривилась:

- Ларионовка!

- Тоже мне, ценность, - обиделся я. - Она бы еще трамвайный билет тебе подарила.

- Древняя-то какая! - Саша бегло просмотрела текст. - Эти новости недели три назад по радио передавали.

- Сожги, - посоветовал я. - Хотя нет! Давай бумажку сюда, есть вариант проще, - я кивнул в сторону туалета. - Заодно и прочту.

Обратно в комнату я вломился уже через минуту, размахивая ларионовкой как флагом.

- Ты знаешь, что теперь человека из СССР можно выкупить за деньги?!****

- Ну конечно же! - удивилась моей экзальтации Саша. - Про это, кажется, даже где-то в советских газетах писали.

- Так почему ты мне сразу не сказала? Это же все меняет!

- Ты цену-то видел? - скепсис легко читался с Сашиного лица.

- Десять тысяч рублей с носа! Пять килобаксов! Всего-то!

- Всего-то?! Ты вообще в своем уме?! Да это же невообразимая гора денег, нам за сто лет не заработать! Разве что у этого, который Афиноген, гонорар отобрать. И то, пожалуй, не хватит.

- Саша! - я понизил голос до шепота. - Вспомни, сколько раз я говорил тебе - в банке, который в Швейцарии, отложены совсем неплохие деньги!

- Неужели... прямо столько?!

- Больше!

- Так то в Швейцарии...

- Пустяки, - я отмел возражения. - Биография у тебя настоящая, выдержит любую гэпэушную проверку. В преступлениях ты не замечена, двоюродную тетушку или одноклассника отца за границей найдешь?

- Зачем?! Моего деда Фаддея, ну, который Зелинский, в двадцать втором сам Луначарский с вокзала провожал преподавать в Варшавский университет!

- Дед? Живет в Польше? - обрадовался я. - Вот к нему-то ты и поедешь!

- А как же ты?

- Выберусь, чай не первый раз!

Душа пела. Будущее раскрасилось в благостные розовые тона: рвать нитку границы одному, или с довеском в виде любимой жены, это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Шансы на успех, которые ранее я оценивал в недопустимо низкие восемьдесят процентов, прыгнули вплотную к сотне.

- Постой...

Возражения жены я слушать не стал. Подхватил ее на руки, и закружил, шалея учащенного биения родного сердца.

- Запомни! Все будет хорошо!

\\\*Российская ассоциация пролетарских писателей. Знаменита прежде всего нападками на литераторов, не соответствовавших, с точки зрения рапповцев, критериям настоящего советского писателя.\\\

\\\**Насильно мил не будешь, молодые люди.\\\

\\\***Почему нет, черт побери?\\\