Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

- Что этот макаронник может знать про настоящую кровь и грязь! - зло осклабился я в ответ. - То ли дело у нас.... мозги, и те стали собирать в банку, а не честно разбрызгивать пулей по стенке.

Зазубрин вздрогнул всем телом. Уперся в меня заледеневшими глазами.

- А ты видел, как крысы с визгом, в драку, выгрызают из земляного пола человечью кровь? Их языки острые, красные, как всполохи огня!

- Неужели ночные кошмары? - я отмел дьявольский образ подальше от своего сознания. - Распространенная болезнь среди... ох!

Острый носок лаковой туфельки с размаху ударил по моей лодыжке.

- Тут случайно Булгакова нет? - резко повысила голос Саша.

- Как? - отозвалась сидевшая рядом с ней дама. - Милочка, вы разве еще не в курсе?

- Что ним случилось? - неподдельно испугалась Саша.

- Так его же выпустили!

- Откуда? - тут же переключился на новую тему я. - Неужели из лагеря?

- Да нет же, из СССР, насовсем, - с величавым спокойствием разъяснила ситуацию дама. - Сам Сырцов разрешили, вот Миша и укатил к брату в Париж, еще до первомая.

- Сбежал, контра! - со странным полувосторгом-полузлорадством констатировал Зазубрин. Дотянулся до бутылки, и под тихий бульк пробормотал: - Правильно сделал, сук..н сын, все равно тут никому нах..й не нужен.*

При виде щедро расплескиваемой по скатерти водки я поторопился сам наполнить вином бокалы Саши и ее соседки; безобразные красные разводы совсем не то, что требуется нашему столу.

- Что ж, товарищи, выпьем за продолжение "Белой гвардии", - поднял неожиданный тост Зазубрин.

- Ему не придется писать смертельный "Батум"... - тихо добавил я скорее для себя, чем собеседников.

Однако был услышан:

- Вы так хорошо знаете Михаила? - вопрошающе подняла брови дама.

- К сожалению нет, - признался я и, поднимая рюмку, в полный голос заявил: - Но совершенно уверен, Булгаков тут единственный, кого потомки будут с удовольствием перечитывать через сто лет.** То есть был тут.

Над нашим краем праздничного стола повисла бестактная тишина.

Каждый писатель уверен в собственной нетленке. Каждый мнит себя великим. Мы тут никто - они все. Сплоченные в редакциях и коллегиях, десятках авторских союзов, сбитые на пьянках рабкоров, пер...трахавшие по кругу женщин своего круга, их сестер, подруг и, боюсь, многих братьев и мужей. В их шкафах спрятаны штабели скелетов. Они сплоченная, злобная, склочная стая. Мы никчемные чужаки. Только авторитет Бабеля дает нам шанс влиться, стать своими за свински ломящимся столом.

- Браво, молодой человек! Браво! - без усилий сорвала флер напряженности дама. - Давно я не слышала столь тонких комплиментов.

Она склонилась поближе к Александре, и принялась что-то ей тихо рассказывать по-французски. С каждым словом глаза моей супруги все больше и больше расширялись, пока не приняли совсем уже неприличный вид. При первой же паузе Александра быстро ткнулась в мое ухо, и на одном дыхании выпалила, почему-то тоже по-французски:

- Любовь Евгеньевна*** - жена Булгакова!

- Oh mon Dieu! - схватился за голову я.

- Держи, поможет! - Зазубрин недрогнувшей рукой протянул мне новую, полную дьявольской жидкости рюмку. - Все проблемы в нашей жизни от женщин! Они лучше нас, мужчин, умнее, даже умирают они красивее!

- Красиво нужно жить, а не умирать, - проворчал я. Однако рюмку принял.

В борьбе с успевшим подостыть антрекотом я краем уха прислушивался к тихому щебетанию: Саша рассказывала новой знакомой историю про найденное утром письмо. Наболело у нее, не иначе; и все бы хорошо, да только с каждым словом жены глаза Любовь Евгеньевны все сильнее наливались тоскливой болью. Угрызений совести по этому поводу я не испытывал, меня раздирало на части любопытство. Кажется, я незаметно для самого себя достиг того странного состояния, когда подсознание уже решило для себя что-то очень важное, а вот сознание - все еще ждет финального толчка.

- Спаси вас Бог, милочка! - наконец прервала затянувшийся монолог госпожа Булгакова. - Тогда, в восемнадцатом, я с большевиком не смогла.

Саша не осталась в долгу:

- Собралась умирать, да встретила Алешу, - так удивительно просто она изложила историю нашего знакомства. - Не допустила Пресвятая Богородица греха тяжкого.

- О, та жизнь, что колеблется все время на краю! - очень по-своему истолковала слова моей жены Любовь Евгеньевна. - Чужие лица, незнакомые слова, узкие кривые улицы. Грязный Константинополь, провонявший рыбой Марсель, серый мокрый Берлин. Тогда все вокруг казалась мне кошмарным сном. Каждый вечер я мечтала проснуться на утро, а за окном Литейный, пушистый белый снег, дворник у ворот о чем-то ругается с посыльным, - тени прошлого мира скользнули по ее лицу. - А получала нескончаемые, глупые тараканьи бега в пыли, по жаре или стуже, да редкие танцульки ради куска хлеба. Если бы не Миша, я бы там верно погибла!