Скрепы нового мира

Надо признать, основной посыл сочувствующих фашистам недовзрослых весьма похож на правду: «Италия при дуче воскресла, как Лазарь». История сего чуда крайне незатейлива. Подогретые социалистами, уставшие от парламентского бардака жители Рима, Милана и Неаполя возжелали поскорее и без лишних либеральных сложностей получить простые человеческие радости — жилье, еду и зрелища. В то же время, примитивный большевистский промфинплан «все отобрать и поделить» в мелкобуржуазных душах отклика не находил; требовался вариант похитрее. Третий путь Муссолини, он же корпоративизм, эдакий социальный компромисс между профсоюзами, капиталистами и чиновниками, идеально подошел на в качестве бесплатного сыра.

В двадцать третьем мышеловка захлопнулась; в нагрузку к прогрессивной надстройке[122] народ Италии получил первобытный авторитарный фундамент. Знаменитый робеспьеровский девиз «свобода, равенство, братство» сменил мрачный паллиатив «дисциплина, иерархия, патриотизм». Следующий гениальный финт дуче, а именно подмена желанного народом национального благополучия на доктрину величия национального лидера, прошел естественно и незаметно. Собственного Гемпдена[123] в Италии 20-го века не нашлось.

Спустя примерно час, то есть к подаче горячего, тема меня достала до печенок, я и вспылил:

— Спорить не буду, падение экономики Италии при фашистах прекратилось, пошел рост. Притом достаточно быстрый в их курьезный ультра-либеральный[124] период. Но еще более быстрый рост начался во Франции годом раньше, а в Германии двумя годами позже. И теперь, спустя восемь лет, разрыв в подушевом госдоходе между ними и Италией вырос раза эдак в полтора.

— Разве можно так взять, и сравнить! — удивленно вскинулся от антрекота Зазубрин. — У немцев и французов что ни год, то кризис, постоянно растет безработица, множество людей голодает, забастовки и стачки непрерывно. Не сегодня, так так завтра до революции дело дойдет.

— Тем временем прикормленные Муссолини журналисты исправно рапортуют об успехах комплексной мелиорации в долине реки По и окончательном разгроме мафии на Сицилии.

— В этом же нет ничего плохого!

— Действительно, все отлично, — презрительно фыркнул я. — Вот только хоть ты тресни, а экономика соседей, со всем их перманентным парламентским блядством, растет заметно быстрее. И году к сороковому, из расчета на человека, обгонит итальянскую чуть ли не вдвое. При том что в восемнадцатом они стартовали ровнехонько с одного уровня.

Легко строить прогнозы, зная историю наперед.

— Позвольте, позвольте, молодой человек, — до Зазубрина наконец-то дошло, что разговор выкатился далеко за рамки пикейножилетного трепа. — Вы удивительно неплохо разбираетесь в политэкономии для…

— Заводского электрика?

— Вот именно!

— Обязательно соответствовать? — я отложил нож и ухватился правой за вилку как за ложку. — Так лучше?

— Несомненно, — помрачнел Зазубрин. Завис на десяток секунд, а затем так же как я сменил нож на вилку. — С некоторых пор принято врагов не слушать, а сразу уничтожать.

— Только кровь дает бег звенящему колесу истории, — мне вспомнились недавние газеты. — Так вроде бы говорил Муссолини?

— Разве ты можешь возразить?!

— Что этот макаронник может знать про настоящую кровь и грязь! — зло осклабился я в ответ. — То ли дело у нас… мозги, и те стали собирать в банку, а не честно разбрызгивать пулей по стенке.

Зазубрин вздрогнул всем телом. Уперся в меня заледеневшими глазами.

— А ты видел, как крысы с визгом, в драку, выгрызают из земляного пола человечью кровь? Их языки острые, красные, как всполохи огня!

— Неужели ночные кошмары? — я отмел дьявольский образ подальше от своего сознания. — Распространенная болезнь среди… ох!

Острый носок лаковой туфельки с размаху ударил по моей лодыжке.

— Тут случайно Булгакова нет? — резко повысила голос Саша.

— Как? — отозвалась сидевшая рядом с ней дама. — Милочка, вы разве еще не в курсе?

— Что ним случилось? — неподдельно испугалась Саша.

— Так его же выпустили!

— Откуда? — тут же переключился на новую тему я. — Неужели из лагеря?

— Да нет же, из СССР, насовсем, — с величавым спокойствием разъяснила ситуацию дама. — Сам Сырцов разрешили, вот Миша и укатил к брату в Париж, еще до первомая.

— Сбежал, контра! — со странным полувосторгом-полузлорадством констатировал Зазубрин. Дотянулся до бутылки, и под тихий бульк пробормотал: — Правильно сделал, сук…н сын, все равно тут никому нах…й не нужен.[125]

При виде щедро расплескиваемой по скатерти водки я поторопился сам наполнить вином бокалы Саши и ее соседки; безобразные красные разводы совсем не то, что требуется нашему столу.

— Что ж, товарищи, выпьем за продолжение «Белой гвардии», — поднял неожиданный тост Зазубрин.

— Ему не придется писать смертельный «Батум»… — тихо добавил я скорее для себя, чем собеседников.

Однако был услышан:

— Вы так хорошо знаете Михаила? — вопрошающе подняла брови дама.