Скрещение судеб

Выехать в Москву он не может, потому что идет реэвакуация – из Ташкента, из других городов возвращаются в столицу предприятия, учреждения, институты, академии, театры. Одиночкам получить билет столь же трудно, как и в дни эвакуации из Москвы! Мур мечется, но ни одно учреждение его с собой не берет, а семьи писателей еще не вывозят, только некоторым удалось уехать.

В эти месяцы Мур живет очень худо – он голодает. В июне он торчит целые дни в Старом городе в военкомате и даже пообедать в столовой Союза писателей не может! А рядом с военкоматом – базар и столько соблазнов! Именно в эти дни он совершает проступок, о котором напишет в дневнике, что это было похуже воровства, это было предательство! Он расстается с единственным своим достоянием – с книгами Марины Ивановны, которые она дарила ему… Он продает их.

Изя Крамов рассказывал мне, что он бывал у Мура в его каморке, где едва умещались раскладушка и дачный соломенный столик. Там, над столиком, приспособлена была маленькая полочка, и на ней стояли тоненькие книжки: «Ремесло», «Версты», «Царь-Девица». Мур читал ему вслух, а за фанерными перегородками слушали и раздавались голоса одобрения и просили еще почитать…

Вот с этими книгами Муру и пришлось расстаться.

25 августа он пишет в дневнике, что билета все еще нет, все еще он не может выехать из Ташкента, но что пропуск ему продлен до 15 сентября. Когда он все же выехал из Ташкента, когда прибыл в Москву? Это установить трудно. После 25 августа записей больше нет. На этом дневник обрывается.

Среди бумаг есть справка из Краснопресненского райвоенкомата, помеченная 11 октября. Значит, к тому времени он уже прописался у Елизаветы Яковлевны в Мерзляковском и встал на учет в военкомат. Потом есть еще ходатайство Союза писателей, подписанное секретарем Союза П. Скосыревым, с просьбой освободить Мура от мобилизации в промышленность. А в ноябре Мур поступает в Литературный институт.

В архиве Литинститута хранится тоненькая папка, на которой написано: «Студент 1-го курса Георгий Эфрон». В этой папке пожелтевшие разрозненные листки.

Характеристика из ташкентской школы, где отмечено, что Мур «академическую успеваемость показал хорошо и проявил большую даровитость в гуманитарных науках и языках, что неоднократно отмечалось на заседаниях педсоветов. Принимал активное участие в работе литературного кружка и хорошо выполнял все возложенные на него общественные работы».

Письмо А.Н.Толстого на бланке депутата Верховного Совета Союза ССР на имя директора института Федосеева с просьбой зачислить Мура на переводческое отделение.

Коротенькая автобиография Мура, в которой он пишет: «Я, Георгий Сергеевич Эфрон, родился 1-го февраля 1925 г. в городе Праге (Чехо-Словакия). До 1939 г. я проживал в Париже вместе со своей матерью. В 1939 г. я с матерью вернулся в СССР, где в 1943 г. я окончил 10-летку. В настоящее время я работаю на заводе, куда был направлен ввиду непризыва меня в Красную Армию». Автобиография помечена 12 ноября 1943 года.

Наконец, заявление на имя директора Литературного института Федосеева: «Прошу зачислить меня в число студентов Вашего института на факультет прозы». Заявление тоже помечено 12 ноября, а резолюция на заявлении – «Зачислить студентом 1-го курса» – 26 ноября 1943 года.

По-видимому, он продолжает работать, ибо среди бумаг Аля обнаружила справку, выданную Муру 20 декабря, о том, что он является комендантом общежития завода «Пролетарский труд». Работа коменданта вряд ли мешала посещать лекции. Сохранились конспекты по истории ВКП(б), языкознанию, истории Древней Греции, Рима.

В той тощей литинститутской папке есть несколько литературных произведений Мура. Они написаны от руки на разных листках: «Записки сумасшедшего», маленькая повесть «Однажды осенью», рассказ «Из записок Парижанина». Все это слабые, подражательные вещи. Не повесть и не рассказ, а только наброски, какие-то неумелые записи с чужого голоса. В письмах своих Мур куда более интересен и самобытен. А тут он пытается писать о том, чего он не знает, о чем прочел у французов, да и по языку это скорее похоже на переводы с французского.

«Записки Парижанина», по-видимому, и есть тот самый роман из французской жизни, о котором упоминали и Лидия Бать, и Валентин Берестов. Их пересказ вполне совпадает с содержанием этих «Записок»: одинокий молодой человек, разочарованный в жизни, бродит по Парижу, заходит в кафе, пьет перно, заводит случайные знакомства, ведет случайные разговоры. «Метрополитен не стерпел и – в который раз! – его стошнило толпой, стремительно рвущейся наверх, к выходу. Вместе с ней я очутился на поверхности земли…» Так писал Мур.

Разговоры о том, что рукопись романа потеряна, – несостоятельны. Мур даже по времени не мог успеть написать роман, им написан был вот этот кусок – то ли первая глава, то ли вступление. Это он и читал, это он и дал при поступлении в институт, это и хранится в архиве.

Интересна записка, которую Мур приложил к рукописям:

«Маленькое объяснение.