Скрещение судеб

Издательство этими рецензиями не ограничивается: с личным письмом Владыкина верстка книги посылается еще А. Суркову. Написал ли Сурков рецензию и что написал — это, к сожалению, неизвестно.

Так заканчивается история неиздания второйкниги Цветаевой в Гослитиздате.

Аля мне написала из Тарусы 11 сентября 1958 г.: «Мамина книга явно не выйдет — договорный срок истекает через три месяца, и в лучшем случае придется мне из них выколачивать остатки гонорара — только и всего. Так, видно, «на сегодняшний день» окончатся труды Анатолия Кузьмича, мои и иже с ними. Очень печально. Сейчас наступила (именно наступила сапогом!) эра Софронова, Грибачева, Кочетова и Соболева — конечно, Цветаевой с ними не по пути, и слава богу. Хорошие стихи переживут и этих; роман Кочетова в «Неве» не читала — берегу здоровье, достаточно с меня и… отзывов Литгазеты о своем главном редакторе: «Литературу и жизнь» выписывала три месяца, по прошествии которых подписку не возобновила, решила, что обыкновенная туалетная бумага дешевле обойдется…»

Затем проходит почти три года, и в письме ко мне:

«8 марта 1961 г.

…О маминой книге, начатой нами с Анатолием Кузьмичем: теперь ее «переподготовил» Орлов (из библиотеки поэта), «переподготовил» беру в кавычки, так как основное, самое сложное и трудное, осталось наше с Анатолием Кузьмичем, а Орлов лишь добавил нечто из ранее написанного, но все это не так важно, лишь бы вышла книжка! (Объем сокращен до 5 печатных листов — выпали большие вещи — пьесы, поэмы; осталась лирика; поэмы Конца и Горы)…»

Это, по сути дела, идет разговор уже о третьейкниге Цветаевой, которую собирается издать все тот же Гослит. Редакция, имея готовую книгу в верстке с точными текстами и комментариями, составленную дочерью Цветаевой Ариадной Эфрон, явно из-за перестраховки, желая прикрыться именем респектабельного и благополучного лауреата Сталинской премии главного редактора «Библиотеки поэта» В. Н. Орлова, заключает с ним договор не только на предисловие к книге, но и на составление книги и на примечания к ней! Аля и тут принимает самое деятельное участие в этой работе Орлова, не говоря уже о том, что многие тексты, подготовленные ею для той книги, которую составляла она, входят и в эту, а также и примечания. Но ни редакция, ни Орлов не сочли нужным упомянуть ее имя или хотя бы поблагодарить ее, как это принято. Алю это очень ранит, когда ей становится известным, что имя ее в книге нигде не обозначено, и она пишет Ане Саакянц.

«22-го июля 1961 г.

Очень мне дорога и очень мною выстрадана именно эта первая посмертная книжечка. И дорого мне дались «подготовка» и «составление» — мне, только что вернувшейся из ссылки, последними слезами плакавшей над сундучком с разрозненными остатками архива — жизни. Непростая это была подготовка, и в данном случае Орловская фамилия вместо моей, дочерней, — издевательство «великодушной», а главное — дальнозоркой редакции. Лично к вам это, конечно, не относится, что до издевательства — отношу его к роковому(в малом и большом), тяготеющему над семьей, которой уже нет…»

Получив письмо, Аня Саакянц, которая была всего лишь соредактором книги Цветаевой, ни слова не говоря в редакции, тут же написала Орлову в Ленинград и 17 августа получает от него ответ: «…Теперь насчет Вашей секретной просьбы. Что же Вы мне раньше не подсказали! Я сам не сообразил. Вполне разделяю Ваше мнение и пишу зав. редакции, что считаю необходимым внести в преамбулу примечания (в самом ее конце) такую фразу: «В подготовке сборника ближайшее участие принимала А. С. Эфрон».

Редакция слово «ближайшее» выпустила, но все же в последнюю минуту имя А. С. Эфрон хоть и в примечаниях, хоть и петитом, но было набрано.

30 сентября 1961 года Аля написала мне: «Мамина книжка, укороченная наполовину, все же пытается выйти в свет, перекатываясь из плана в план. Если действительно запоздало это чудо свершиться, первый экземпляр будет для Тарасенковской книжной полки, где живут авторы на букву Ц…»

А 12 октября 1961 г. — Казакевичу: «Я с глубоким, глубоким, несказанным чувством посылаю Вам эту книжечку, помня (навсегда), какона начиналась. Вы первый — вместе с Анатолием Кузьмичем — бросили эти зерна в каменистую почву Гослитиздата — помните? Сколько, черт возьми, терний там произросло (не говоря уже о лопухах, которые не в счет), пока пробилась книжечка — с — чисто цветаевским упорством, помноженным на еще многие упорства. И вот теперь рвут ее на части — и верно, не столько настоящие читатели, сколько те самые «читатели газет» — имя им легион, Впрочем, и много настоящих тоже приумножилось…»

Так, наконец, обрела жизнь первая книга Марины Ивановны после ее возвращения на родину. Прошло двадцать два года. Прошло двадцать лет после елабужской трагедии. Прошло шесть лет после того, как Аля принесла посмертную книгу матери в издательство!..

* * *