Скрещение судеб

Дорогие Лиля и Зина, пишу вам из Куйбышева, откуда направляюсь в Красноярский край. Когда приеду на место, сообщу свой адрес и с нетерпением буду ждать вестей — так давно ничего ни о ком не знаю, а когда мы виделись в последний раз, Лиля так плохо выглядела, меня очень тревожит ее здоровье. Уже здесь узнала, что Митя[161] получил Сталинскую премию, очень очень рада за него и за Лилю, горячо поздравляю и целую обоих. Вы мне напишите подробно, как, что все происходило, и пришлите газету с Митиным портретом, если она у вас сохранилась. Из Рязани послала вам письмецо, не знаю, дошло ли оно. В нем я просила передать мне, если возможно, кое-что из моих вещей и деньги, — но перед самым моим отъездом ко мне пришли ребята из училища и принесли мне продуктов на дорогу и 140 р., которые я просила их взять у Кузьмы[162]. Впрочем, продукты мы уже все дружно уничтожили, деньги тоже почти, так как здесь есть ларек. Я знаю, что проявляю безумную беспечность, так как еду в совсем неизвестные условия, но решила — будь что будет! Когда приеду, попрошу вас выслать мне денег — ребята мне передали, что оставшиеся в Рязани мои вещи и деньги перевезли к вам. Вот только плохо, что нет у меня ничего подходящего к климату в плане одежды, — только демисезонное пальто, но тут уже ничего не поделаешь. О себе напишу подробнее, когда приеду на место и устроюсь на работу, по специальности вряд ли удастся, но я уже привыкла ко всему. Сил-то у меня не очень много осталось и очень жаль было расставаться со своими. Но я хоть счастлива, что повидала вас всех, мои дорогие, спасибо судьбе за это. Спасибо вам всем за все. Как Мулькины дела и здоровье? Передайте ему привет, поцелуйте Нину. Крепко вас целую, Аля. Если сможете, пришлите мне телеграмму на Куйбышев, может быть, она меня застанет…»

И спустя двадцать один день на обрывке бумаги карандашом:

«25 июля 1949.

Дорогие Лиля и Зина! Пишу вам на пароходе, везущем меня в Туруханский край, куда направляют меня и многих мне подобных на пожизненное поселение. Это 2500 км на Север по Енисею и еще сколько-то в глубь от реки. Точного адреса пока не знаю, телеграфирую его вам, как только приеду на место. Буду находиться в трехстах километрах от Игарки, то есть совсем-совсем на севере. Едем по Енисею уже трое суток, река огромная, природа суровая, скудная и нудная. По-своему красиво, конечно, но смотрю без всякого удовольствия. На месте работой и жильем не обеспечивают, устраивайся, как хочешь. Наиболее доступные варианты — лесоповал, лесосплав и кое-где колхозы. Всякий вид культурно-просветительной работы нам запрещен. Зона хождения очень ограничена и нарушать ее не рекомендуется — можно получить до 25 лет каторжных работ, а эта перспектива не очень воодушевляет. В Рязани ко мне на свидание пришли мои ученики, они сказали, что мои вещи и деньги перевезли в Москву, я думаю, что они находятся у вас, а не у Нины. Сейчас у меня на руках есть немного меньше ста рублей, вначале деньги у меня были, но все время приходилось прикупать продукты, так как везде было очень неважно с питанием. По приезде на место телеграфирую вам и попрошу прислать денег телеграфом, сколько можно будет, из тех, что у вас или у Нины остались. Кроме того, мне необходимо кое-какие вещи, ибо то, что у меня с собой и на себе, от тюрьмы и этапов уже пришло в почти полную негодность…»

* * *

И был Туруханск, И было первое письмо из Туруханска. Было много этих писем — целые тома! Письма к теткам, письма к Борису Леонидовичу. Единственная возможность общения с близкими ей людьми, от которых она теперь была отторгнута навечно.

«1 августа 1949.