Скрещение судеб

Дорогие мои Лиля и Зина, пишу вам уже из Туруханска, куда прибыла несколько дней тому назад после долгой и тяжкой дороги. Обещали оставить здесь, если найду работу, и вот все эти несколько дней прошли в судорожных поисках — боже мой, что это было, ни в сказке сказать, ни пером описать. Кажется, не осталось ни одной двери, в которую бы я не постучалась и где бы не получила отказ. Устроиться нужно было в трехдневный срок, иначе направляют в дальний колхоз на общие работы, а там зимой нет почтовой связи, и вообще сами себе представьте, насколько тяжела перспектива быть отрезанной от почты, телеграфа, газет, одним словом, от культуры. Туруханск стоит на Енисее, река огромная до ужаса, дома все деревянные, есть три магазина, крупа, консервы, водка. С хлебом очень трудно, за время пребывания здесь не удалось купить ни разу, есть молоко, соленая рыба, свежая, несмотря на реку, бывает редко. Цены на все московские. Есть клуб, есть кино. Есть местная газета. Вообще по сравнению с другими селами, которые мы видели с парохода, это крупный центр. Здесь белые ночи и масса северных пушистых лаек, которые совсем не лают и которые зимой вместо лошадей. Коренное население относится приветливо. Сейчас разгар лета, но холодно, как у нас в сентябре. Картошка еще не цветет. Кроме картошки на огородах нет ничего. Грибы и ягоды еще не поспели. Здесь уже не тайга, а лесотундра. Деревья совсем маленькие. Комаров и мошки масса. Вот и все новости и гадости в телеграфном стиле. Приехав, послала телеграмму Нине, надеюсь, что она в Москве. Мне ужасно нужны деньги — сейчас 15 рублей в кармане и все очень трудно. Наконец, после долгих мучений к огромной радости получила работу уборщицы в школе с окладом 180 р., это та самая, очевидно, работа по специальности, которую мне сулили в Рязани. В обязанность уборщицы входят: сенокос, заготовка, пилка и колка дров, ремонт и побелка школьного дома, ну и мытье полов и т. д. Сегодня еду с другой женщиной на сенокос на 10–15 дней на лодке через Енисей (от роду боюсь потонуть), там тащить лодку волоком два километра и еще 9 км вверх по реке Тунгуске, и там какой-то остров, где будем косить. Все бы ничего, но мое обмундирование совсем не приспособлено для комаров…

Если бы вы знали, как я устала от всех этих переживаний и от всех этих дорог! Но пока что жива, несмотря ни на что…»

Их целая партия вечных поселенцев прибыла с Алей одним пароходом, и сразу разбрелись они по Туруханску в поисках работы. А Туруханск — это всего лишь большое село, хотя по сравнению с другими селами, разбросанными по Енисею, и считалось «крупным культурным центром». И где в этом беле было найти работу на всех! Аде Шкодиной повезло, она устроилась судомойкой в маленькую столовую при аэродроме, а Аля все ходила от дома к дому, стучалась в каждую дверь. Порой ее охватывало отчаяние, и она безвольно опускалась на поленницу дров, на ступеньку и не хотела уже больше стучаться и спрашивать — нет ли какой работы… Стучалась за нее Ада. Наконец Алю взяли уборщицей в школу. — «Эта та самая, очевидно, работа по специальности, которую мне сулили в Рязани…» — писала она теткам.

Почему-то в обязанность уборщицы входила заготовка сена, и Алю, никогда не державшую в руках косу, сразу отправили на сенокос в лодке через Енисей, туда где он сливался с Тунгуской, где не видать берегов, а лодчонка была утлая, то и дело приходилось из нее вычерпывать воду, а Аля «от роду боялась потонуть»!.. Ада Шкодина, стоя на берегу и видя, как посреди этой мрачной, свинцовой, безбрежной реки исчезает лодка и белая Алина кофточка, была в отчаянии — за время, проведенное с Алей в одной камере в Рязанской тюрьме, потом в пересыльной тюрьме, потом плывя вместе на пароходе, она успела к ней привязаться, полюбила ее, и теперь молила Бога, чтобы Алю не поглотил Енисей и она вернулась бы назад…

Двадцать два дня Аля косила траву на острове, куда плыли они вверх по Тунгуске. И перетаскала там центнеров сто сена на носилках. А вернувшись «домой» в Туруханск, ей надо было сразу приступать к ремонту школы, и это входило в ее обязанности. Время не ждало: учебный год на носу. Она белила стены, потолки, красила парты, а потом отдирала после ремонта полы. Таскали воду с Енисея в гору. «Походка и вид у меня стали самые лошадиные, ну как бывшие, водовозные клячи, работящие, понурые и костлявые!..»

Как у нее только хватало сил?! Ну, а не хватило бы, угнали дальше и было бы еще хуже, кто бы стал ее жалеть… Окончив ремонт, Аля принялась заготавливать дрова для школы, пилила, колола, складывала в поленницу. И это входило в обязанности уборщицы — Али. Директриса школы, туповатая, малограмотная, узнав, должно быть, от сына, к которому в МВД Аля ходила каждые десять дней отмечаться, что уборщица в школе — художница, спросила ее, не сумеет ли та нарисовать ей ковер на стену, чтобы на нем озеро, лебеди! Аля сумела, потрафила ее вкусу, лебеди, русалки, озера разукрасили комнату директрисы!