Скрипка, деньги и «Титаник». История скрипачки, продававшей мечты и обман

Копаясь в остове разбитого автомобиля, лежащего в овраге рядом с домом бабушки и дедушки (в их городке при бумажной фабрике в Аппалачии воздух пропитан серной вонью), ты находишь стеклянную банку с чистой красно-белой этикеткой в клеточку, на которой нарисована спелая клубника. Но банка полна земли. Тебе интересно, как земля попала туда, ведь крышка банки запечатана. Эта банка, как и все вокруг, смердит ложью взрослых; ты чувствуешь эту ложь во вкусе петрушки, растущей на огороде в двух шагах от свалки; в керосиновом запахе лампы, в сигаретном дыму и серных парах бумажной фабрики; в остекленевших от выпивки глазах соседей, в вони от куриных потрохов, исходящей от детей работников птицефабрики. («Ваши дети тоже пойдут в куриный университет? – спрашивает твоего отца коллега-врач. – Я слышал, там студентов куры не клюют!» Эта шутка не звучит смешно в городе, где даже дети из самых обеспеченных семей, не окончив школу, идут работать на фабрику. Одна девочка примерно твоего возраста – она живет в нескольких километрах по дороге от дома бабушки с дедушкой – увидела, как на птицефабрике затаптывают кур; этот способ убивать птиц вызвал у нее такое омерзение, что она решила бросить работу и пойти в армию, рассудив, что на войне не может быть хуже, чем там, где мучают цыплят. Ее звали Линди Ингланд[16].)

Ты не знаешь, что делать с этой банкой, с куриной вонью, со зловещим туманом, тянущимся с гор и заволакивающим все вокруг, но, когда ты рядом, взрослые притворяются, будто всего этого не существует. Ты не видишь правду, но можешь ее услышать, например в четырех тактах «Зимы» Вивальди. Ты все еще помнишь эту мелодию из «Сары и белки» и начинаешь улавливать ее в горном тумане, снова и снова мысленно проигрывая ноты. Ты вылезаешь из заваленного мусором оврага. У серого низкого неба цвет шлакоблоков, которые производят в твоем городе из пыли и пепла. В твоем кармане – банка из-под клубничного варенья, полная земли. В твоей голове – Вивальди. Музыка, которую ты слышишь, словно огненно-оранжевые костюмы мужчин, которые они надевают осенью, охотясь на оленей на горных склонах. Музыка как пуленепробиваемый жилет, свернувшаяся кольцом медноголовка, прививка от бешенства. Музыка – твое предостережение и талисман. Она сообщает: это тебе не привиделось. Дети и получше тебя погибали в снегу без особой на то причины.

Музыка спрашивает: «На банке нарисована клубника, но что там внутри на самом деле?»

Музыка предупреждает: «Это не диснеевский мультфильм. Смерть забирает не только злодеев. Взгляни на землю в банке – она заберет и тебя. Она заберет всех, всех до единого».

Музыка говорит: «Предчувствие тебя не обманывает. Следуй за мной. Беги».

Нью-Йорк

2002 год

Ты стоишь на северо-западном углу 115-й улицы и Бродвея и ждешь Евгения, русского скрипача. Ты только что отработала восьмичасовую смену на ресепшен дорогого спа-салона в Верхнем Манхэттене и не успела переодеться; на тебе форма, которую положено носить всем сотрудникам: белая рубашка, брюки песочного цвета и красные кроссовки. Ты пьешь клубничный молочный коктейль – это твой ужин. Недавно ты покрасила свои черные волосы в каштановый с красным отливом; с красными волосами, в красных кроссовках, с маленьким рюкзаком за спиной и розовым коктейлем в руках ты похожа на старшеклассницу, подрабатывающую няней, а не на совершеннолетнюю профессиональную скрипачку. Ты выбрасываешь коктейль.

На углу притормаживает белый седан, из него выходит высокий худой мужчина. Не представившись, он показывает на твой маленький школьный рюкзак и спрашивает: «Это весь твой багаж?»

Ты представляла русского скрипача толстым, бородатым, веселым, похожим на отца из «Скрипача на крыше», но, к твоему удивлению, Евгений молод, не старше двадцати пяти. У него светлые, почти белые волосы, бледная кожа и лицо человека, смирившегося со своей несчастной судьбой. Ты садишься на пассажирское сиденье, а он бросает тебе на колени инструкцию к спутниковому радио.

– Выбирай музыку, – говорит он, и вы отправляетесь в путь.

Ты останавливаешься на классической радиостанции, смекнув, что в долгой поездке в Нью-Гэмпшир в компании мрачного русского скрипача лучше не экспериментировать. Под звуки симфонии Берлиоза спутанные в клубок переулки Бронкса сменяются тоннелем из листвы: деревья высятся по обе стороны дороги, ведущей в южный Коннектикут. Евгений угрюмо смотрит в лобовое стекло, и тебе неловко от его молчания, будто вас обоих вынудили пойти на свидание вслепую. Несколько раз ты пытаешься завязать разговор и обсудить классическую музыку, звучащую по радио, но Евгений не отвечает. Тогда ты тоже начинаешь смотреть в окно. Примерно через час спрашиваешь, какой музыкальный стиль он любит, кроме классики.

– Техно, – отвечает он.

– О, – говоришь ты и переключаешь радиостанцию. В мгновение ока салон автомобиля из австрийского концертного зала XVIII века превращается в бруклинский рейв конца девяностых.